Гаспар из последних сил метнулся к хмурому Йозефу Вортрайху, вперившемуся напряженным взглядом в рубашки своих карт.
Две пятерки, шепнул ему Гаспар, растворяясь бесплотным духом. У выскочки две пя…
Зрачки Вортрайха сузились. Это единственное, что выдало его реакцию, но никто этого не заметил.
— Сорок тысяч, — поднял ставку он.
— Уравниваю, — поразмыслив, ответил Звонок.
— Ставки достигли лимита, — объявил крупье. — Вскрывайте карты, господа…
— Нет, — лягушачьи улыбнулся Вортрайх. — Предлагаю повысить. Пятьдесят тысяч.
— Но позвольте, — вмешался крупье. — Хэрру Пристерзуну нечем ответить…
— Позвольте, пожалуйста, помолчать, — жестко прервал Вортрайх, не глянув в его сторону. — Это все-таки мой турнир и это я устанавливаю здесь правила. Ну так что, хэрр Пристерзун, — гипнотизируя Звонка взглядом, сказал он, — как насчет пятидесяти тысяч?
Звонок облизнул пересохшие губы.
— Но мне и вправду нечем ответить, — робко возразил он.
— Если только кто-то не одолжит вам, — произнес Вортрайх и обернулся в онемевший зал. — Господа, найдется среди вас смельчак, готовый одолжить нашему чемпиону еще десять тысяч?
Зал не ответил.
— Что? — самодовольно усмехнулся Вортрайх. — Неужели никто? А что насчет вас, хэрр Напье? — отыскал он в расступающейся толпе Гаспара.
Тот запрокинул голову, зажимая платком нос. Вортрайх как будто не заметил этого.
— Охотно, — гнусаво и приглушенно рассмеялся Гаспар. — Если вы одолжите мне десять тысяч, я легко одолжу их хэрру Пристерзуну.
— Вот как? — Вортрайх перед лицом ладони домиком и подумал. — Ну хорошо, я согласен. Однако же, — он пригладил волосы, широко улыбаясь, — это ведь несерьезно, хэрр Напье. Давайте поднимем еще немного. Скажем, до восьмидесяти, а?
— Это еще тридцать тысяч? — уточнил Гаспар, осторожно шмыгая носом.
— Неужели вы не располагаете такой… скромной суммой для человека вашего порядка?
— Конечно, располагаю! — оскорбленно заявил Гаспар. — Но не при себе, разумеется.
— Тогда что нам терять? Я одолжу вам сорок тысяч, а завтра… то есть сегодня, скажем, вечером вы мне их вернете. Это если, конечно, удача отвернется от нашего чемпиона, — добавил Вортрайх, извиняясь, — в чем лично я сильно сомневаюсь.
Чемпион, мнением которого никто уже не интересовался, тоже в этом сомневался, гораздо сильнее кого бы то ни было в зале. Ему лично хотелось все бросить и убежать как можно дальше отсюда.
— Не вижу никаких проблем, хэрр Вортрайх. Я всегда держу слово, — заверил Гаспар.
Толпа зашумела. Кажется, кто-то от чувств подавился окурком сигары. Только Даниэль осталась равнодушна к происходящему. Она стояла с прикрытыми глазами, дышала ровно, держа Гаспара под локоть.
— Я в этом даже не сомневаюсь, — скупо улыбнулся Вортрайх и повернулся к белому, как мел, Звонку. — Итак, восемьдесят тысяч. Неплохо, хэрр Пристерзун? Ваш выигрыш увеличился в четыре раза. Что вы будете делать с такими деньгами, уже решили?
Чемпион не ответил. Руки у него тряслись.
— Ставки возросли до восьмидесяти тысяч! — безразлично объявил крупье. — Ставок больше нет. Господа, вскрывайте карты!
Йозеф Вортрайх взял свои карты и выложил их перед собой.
Две шестерки.
Звонок спазматически вздрогнул, тяжело сглотнул. Трясущимися пальцами сгреб свои карты с края стола, взял их в руки, едва не выронив. Качнулся, от нервного напряжения едва не теряя сознание, но все-таки удержался, поставив локти на стол, и бросил карты перед собой.
— Пара девяток! — провозгласил крупье. — Хэрр Пристерзун победил в битве чемпионов!
Вортрайх сперва решил, что ему послышалось.
— Что ты… — прошипел он, привстав из-за стола. Глянул на карты Звонка и бессильно упал на стул.
Зал взорвался ликованием. Но Александер Пристерзун этого не слышал. Он плыл. Его мутило. Сил, чтобы осознать свою победу, у него не нашлось.
В толпе началось движение. К Гаспару потянулись руки. Кто-то тряс его за свободную. Кто-то хлопал его по плечу, толкая Даниэль.
— Не делайте резких движений, — вполголоса посоветовал кто-то в самое ухо.
***
— Долго нам тут еще торчать? — пробормотал Бруно, тряся затекшими ногами.
— Тха, — кисло хмыкнул Эндерн, развалившись у стены. — Блаженного спроси. Он у нас сигнал, сука, сраный ждет.
Бруно мрачно глянул на неподвижную в темноте фигуру сигийца.
— Уж скоро ночь кончится, а мы, как мудаки, тут… — буркнул Маэстро. Очень хотелось курить, но оборотень запрещал, чтоб «позицию не засветить».
— А че сразу как? Мудаки, сука, и есть, — невесело хихикнул Эндерн.
Бруно побродил взад-вперед, разгоняя кровь, затем, кряхтя и охая, присел на корточки рядом с полиморфом.
— Почему мы сразу туда не полезли? — спросил он. — Света нигде нет. Никого там нет. Этот Напье Нытьен сказал, что все внизу сидят, в карты режутся. Так взяли бы втихую влезли, пока никто не видит, втихую забрали что нать, втихую ушли — и все, делов-то!
— Это потому, — широко зевнул Эндерн, — что Напье дорогой наш, сука, Нытьен — идиот. А в его идиотской башке слева пусто, а справа — полно идиотских планов, которые ему ну что твой скипидар в жопной дырке покоя не дают. И вот ежели ему, сука, справа ебнуть, идиотские планы в пустоту вываливаются, а на выходе — пиздец, который мне обычно разгребать. Ну и вам теперь до кучи. Добро пожаловать в клуб мудаков. Ты счастлив? — оборотень ткнул Бруно локтем. — Не слышу радости.
— Угу, — ворчливо протянул тот, — до усрачи.
— То-то же, — нахохлился Эндерн.
— Идем, — сказал бесшумно выросший перед ними сигиец.
Оба почти никак не отреагировали.
— Че? Уже? — недовольно бросил полиморф.
— Да.
— Давай еще подождем, а то мало ли, — едко произнес Эндерн.
— Охрану вызвали вниз, — сказал сигиец. — Наверху осталось только трое.
— Так бы сразу! — оборотень вскочил, поправил перекинутую через плечо сумку. — Че, сука, встал? Бегом!
***
Эндерн возился с замком уже несколько минут. Стоял на одном колене перед дверью черного входа клуба хефлигов и очень сильно матерился, утыкав замочную скважину проволокой и отмычками. И хоть не в полный голос, а едва слышным шипением, у Бруно на спине волосы дымом стояли от страха и волнения. Ему казалось, что шорохи, звон и шепот слышит вся улица Шлейдта, а в самом клубе на уши поднялась вся охрана и уже бежит на звук с парой увесистых аргументов против ночных воров.
Бруно нервно притопывал ногой по мраморному крыльцу и никак не мог взять в толк, зачем вообще его взяли с собой. В детали его не посвящали. Он знал только, что мутная компания, в которой они с сигийцем вдруг оказались, надумала что-то стянуть из клуба. Но если и можно было представить худшего вора на этом свете, Бруно обязательно попросил бы его подвинуться и уступить место. Уж кем-кем, а настоящим, матерым преступником Маэстро никогда бы не смог стать, он и на каторгу загремел лишь потому, что нанялся когда-то матросом не на то судно. Так, мелкий жулик, обманом вытягивавший мелочь у прохожих.
— Ну давай, сука, — сквозь зубы прошипел Эндерн, мучая замок, — давай уже, падла! Не выебывайся, а то ломом переебу!
Замок как будто испугался угрозы, щелкнул и поддался. Эндерн выдохнул и встал на ноги. Сигиец, терпеливо дожидавшийся окончания процесса, шагнул к приоткрытой двери. Бруно попытался представить, что творилось у «блаженного» в голове. Небось, предпочел бы вынести дверь, чтоб даром не терять время, но Маэстро стал замечать за ним странную и несвойственную покладистость уже пару недель и терялся в догадках, кто на него так повлиял.
Тот приоткрыл дверь пошире и бесшумно растворился в темноте. Эндерн похлопал Бруно по плечу и подтолкнул к входу в клуб, а затем вошел следом.
Бруно перешагнул порог очень осторожно, боясь, что шаги разнесутся эхом по всему зданию. Но звук получился мягким, едва слышным. Маэстро на ощупь шагнул чуть глубже в полной темноте, уткнулся в спину сигийца. Немного поколебавшись, все же достал из кармана небольшой кристалл, который дал ему Франсуа Напьен. Бруно энергично потряс его, зачем-то подул, зажав в руках: кристалл засиял мертвенно-бледным, голубоватым светом, разгоняя мрак и разгораясь все ярче.
