Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов

— Скажи, что будешь, как дедушка, усердным, — вразумляла бабушка внука. — Скажи, что любишь только нас с дедушкой…

— Не скажу!

— А не скажешь — тайну не откроем, — загадочно прошептал дед.

Юлик замолчал, подумал и сказал:

— Буду…

— Что — буду?

— Усердным.

— А любить будешь нас?

— Буду, — буркнул любимый внук. — Гоните ключик золотой!

Екатерина Васильевна, урождённая Эссен, вздохнула, глядя на бесноватого внука:

— Я счастливой сойду в могилу, Юлиан, если слова «усердие всё превозмогает» станут и твоим девизом. Всё, в конце концов, приходит к умным, расчётливым и усердным.

Юлиан, поняв, что вручение ключика откладывается на неопределённый срок, хотел было снова дать концерт старикам, но передумал и спросил бабушку:

— А что такое — «девиз»?

— Девиз, мой мальчик, — это жизненное кредо, — объяснил дедушка.

Ответ не устроил мальчика и он завыл с новой силой:

— У-у!..Замолчи, дурак! Я марки хочу собирать!

Юлиан пнул ножкой глиняную свинью с прорезанной на розовой спине щелью для монет разных достоинств.

— Мне Лаврищев альбом с марками обещал, а вы эту свинью подсунули! Не любите вы единственного внука! Не любите-е-е!.. У-у!..

И Юлиан, снова упав на дорогой персидский ковёр, забился в уже испытанной для достижения своих меркантильных целей истерике.

Екатерина Васильевна сухо бросила мужу:

— Боюсь, Сигизмунд, что этот медведь Лаврищев напрочь нам испортит внука.

— Ты права, душа моя! — ответил Сигизмунд. — С юности я как-то не очень любил именно следователей. Они ко мне трижды подбирались. И трижды их визиты в баню с проверками облегчали нашу семейную казну. Думал, что он потихоньку обтешется…Войдёт в наш круг, а мы его примем и полюбим.

— Кому ты это говоришь, Сигизмунд! — всплеснула руками Екатерина Васильевна. — Как можно любить то, что постоянно угрожает бюджету?

Сигизмунд Павлович пожал пухлыми покатыми плечами, белевшими из-под застиранной майки:

— Мария ведь вышла за него замуж. По любви, как она утверждает.

— Это был солнечный удар. В Крыму такие удары часто случаются, — ответила бабушка Юлиана. — Читай классику, Сигизмунд. Есть такой рассказ у Бунина — «Солнечный удар». Просто надо было объяснить идею писателя нашей Марии…Удар — это ещё не любовь.

Семионов горестно вздохнул:

— Я пытался, дорогая, образумить Марию, открыть ей глаза. Этот следователь крут только к преступникам. В жизни он — рохля. Человек с мягкими ногтями. А человек с мягкими ногтями, как ты говоришь, душа моя, никогда не сможет найти край у скотча. Вот в чём вопрос…

Екатерина Васильевна тоже вздохнула:

— Он же — следователь!

— Ну и что из того, Катенька? Нынче и у следователи пошли с мягкими ногтями. Вот и растёт в стране преступность и взяточничество.

Сигизмунд Павлович, глядя на притихшего внука, написавшего в конце истерики на ковёр, вздохнул:

— С крепкими ногтями, Екатерина Васильевна, нужно родиться. Мария с крепкими ногтями, а вот выбор её более чем странен.

— Бог ей судья.

— Золотые слова, Сигизмунд. Народного судью только суд Божий и может судить. Страшный суд.

— Сигизмунд, не говори всякие свои глупости. Лучше пожалей мальчика.

Дедушка Сигизмунд подозвал к себе Юлиана крючковатым пальцем.

— Юлиан, поставь эту свинью на свой столик. И будь с ней повежливей, пожалуйста.

— Сам будь!

— Юлик, не хами дедушке, — погрозила пальцем внуку бабушка. — У дедушки уже был инфаркт. Ему вредно волноваться.

— Ваша свинья на вас и похожа, — ёрзая по полу в мокрых штанах, бросил внук. — Такая же жопа! Только глиняная…Вот возьму и нечаянно уроню ваш подарочек на пол!

— Я те уроню, свинья неблагодарная! — не сдержал себя дедушка Сигизмунд. Он встал с дивана, взволнованно прошёлся по комнате.

— Вот, душа моя, ты всё ругаешь, ругаешь следователей, а мне ещё ни один следователь ковёр не обоссал. А любимы внук, в свой день рождения, обоссал и нахамил любимому дедушке. Сколько мне ждать от этого террориста извинений, душа моя?

— Товарно-денежные отношения, пришедшие на смену романтическим временам, быстро сделают из него человека, — ответила Екатерина Васильевна.

— Подождём, — кивнул Сигизмунд Павлович. — Только недолго.

Ждать, действительно, пришлось недолго. Не прошло и полгода, как кудрявый сорванец понял, что пятаки, полтинники, рублики не просто набивают чрево глиняной свиньи тяжёлой медью и серебром, они открывают заветную дверцу к удовольствиям в жизни. Удовольствия, рано понял сообразительный Юлик, — это цель любого живого существа, будь то кошка, собачка, морская свинка или человек. Все тянутся к лакомому кусочку, дерутся из-за него, тащат в свой уголок, чтобы, ни с кем не делясь, побыстрее сожрать его и получить — у д о в о л ь с т в и е. Значит, удовольствие, думал он, и есть то человеческое счастье, которое не надо искать. Его можно — купить. А для этого нужны деньги.

В шесть лет от роду он украл у матери шкатулку с золотыми безделушками и пытался сдать её в ломбард. Слава Богу, был вовремя остановлен бдительной сотрудницей ломбарда, которая позвонила в милицию о странном мальчугане «с разными по цвету глазами», который пришёл закладывать золотые женские украшения, пояснив ей, что ему «очень нужны личные деньги, чтобы родились новые деньги». Дед Юлиана Сигизмунд Семионов, тогда ещё действующий директор знаменитой московской бани, воспетой ещё Гиляровским, не чаявший души в своём первом внуке, сказал, что «из этого милого мальчика таки выйдет банкир или даже очень большая шельма». Он был прав. В принципе во все времена это означало одно и то же.

— А у нашего мальчика, — гладя по головке внука, сказал Сигизмунд, — ноготки отнюдь не мягкие… И ты вглядись, вглядись, Катенька, в его глаза. А теперь вспомни портрет твоего прапрадеда Павла Эссена, так бездарно написанный неизвестным гениальным художником. Улавливаешь хоть малейшую схожесть, душа моя?

— Поразительно! — взглянув на плохенько написанный портрет в золотом багете, висевший на самом видном месте, воскликнула Екатерина Васильевна. — Катастрофически похож! Щёки из-за спины видны у мальчика и у Павла Александровича. Тут и без генетической экспертизы всё ясно.

— Гены, душа моя, гены…

— Слава Богу, что против этого наша бесплатная медицина — бессильна, — констатировала бабушка, подкладывая внуку очередной кусок торта. — Ешь, ешь, котик! А то твой отчим совсем заморил тебя своей физкультурой и холодным душем… Душегуб! Одно слово — следователь.

Юлиан рос и поправлялся, как в сказке: не по дням, а по часам.

Бабушка, как она сама выражалась, была «совершенно удовлетворена» богатырским аппетитом внука. И частенько приговаривала:

— Ешь, ешь, котик! Ешь вкусно и с аппетитом. Жизнь даётся один раз, и то случайно. И прожить её нужно, Юлиан, со вкусом.

Старые интеллигенты, белая кость, как могли, спасали