С тающим интересом наблюдал, как поле зрения сужается до размеров канализационного люка, будто мне довелось рухнуть в ненавистную Такакхану. Светлый ореол провала мерцал и подрагивал, кольцо сжималось, и первый за минуту вдох показался невероятно болезненным.
Затем в пятне света появились морды чу-ха. Сначала две, потом ещё одна. Потом мелькнул даже угрюмый Бронза, но уже через секунду всех растолкала Ч’айя. Сосредоточенная, ещё более бледная, чем до начала боя, однако теперь, казалось бы, совсем не напуганная.
Хвостатые пищали, кричали и даже ругались, но я потерял возможность разбирать слова, будто по волшебству переместившись в мир коротких оглушительно-громких звуков.
Приятно клацнули крепежи ассолтера, хрустнул замок врачевательской сумки, затем щёлкнул инъектор, второй. С меня попытались стянуть рюкзак и пальто, но дело оказалось непростым настолько, что я рассмеялся. Ну, или мне так показалось.
Одежду задрали, бронекуртку расстегнули или вообще распороли до подмышки, и я умудрился ощутить горяче-леденящий поцелуй пустынного ветра. Боль усилилась, когда к коже прикоснулась ужимающая повязка. Рана вспыхнула инеем, затем загорелась, и тут же рядом вонзилась игла очередного укола.
А я вдруг осознал одну очень важную вещь.
Осознал, с любовью глядя на её сжатые губы, на морщинку на лбу, на прищуренные глаза и слипшиеся от пота волосы — что безопасности пустынного цветка не стоят и тысячи жизней собратьев, возвращённых в Тиам. Только она — эта самая девчонка с перепачканными моей кровью пальцами, только она стоит моей жизни, судьбы и борьбы…
Пятак света, в котором надо мной — где-то далеко и высоко, — суетились чу-ха и ненаглядная детка, начал непокорно прирастать в размерах. Надвинулся, обволок тревожной реальностью — вершиной инья’мтарр, студёным ветром, далёкими и совсем редкими хлопками ассолтеров, блеском тёмных глаз Ч’айи.
Через мгновение вернулись слух и ноющая боль в правом боку, чуть ниже рёбер.
Бесовы рёбра. Ну почему всегда они? Старания Безухого во время знакомства с ним и его подружкой-Глушилкой на старом складе, затем агония подыхающего Сакаги, острые кулаки выродка Жи-ми, а теперь вот шальная фанга примитивных пустынников…
Не могли, суки, в бедро попасть? Да хоть бы в задницу, она заслужила, собрав на себя такое количество злоключений. Но нет, снова рёбра…
—…ы… ня… шишь⁈ — Уловил я голос кареглазки.
— Слышу…
— Сколько? — Она ткнула мне в лицо растопыренными пальцами.
— Четыре. Хорошее число, удачливое…
Сознание наполнялось силой, словно стремительно созревающий плод. А я мысленно возблагодарил боевую химию умельцев Юдайна-Сити, способную с одинаковой лёгкостью поставить на лапы даже самых хворых и вызвать сладко-смертельную зависимость у слабых духом.
— Лучше. Мне правда лучше…
Ухватился за её протянутую ладонь и осторожно сел, стараясь не смотреть на рану. Четверо криитов, двое из которых тоже оказались подстрелены, окружили нас и внимательно сканировали опустевшие склоны.
Чуть дальше, почти под столбом с лентами и нанизанным черепом песчаного карпа, на камне устроился Ункац-Аран с ассолтером меж коленей. Я попытался вспомнить, видел ли гадателя в бою, но не смог.
«Дитя заполночи» перехватил мой взгляд, довольно оскалился и заложил за губу щепоть чуть влажного «бодрячка». Пристукнул об утоптанную глину прикладом ассолтера, словно сидел не на усыпанной трупами горе, а с любимым посохом в кабинете досточтимого казоку-хетто.
Бронза и ещё двое казоку-йодда снова запустили в небо наблюдательные лепёшки-чапати, изучая поле боя с высоты птичьего полёта. Вероятно, им удалось-таки обнаружить проекторы свето-струнных слепков, потому что за время моего забытья чудовищные фигуры покровителей запертых дверей и землетрясений растворились без следа вместе с пронзительными завываниями.
В заушнике тоже воцарилась тишина, особенно гулкая и неестественная после визгливых переговоров во время отгремевшего боя.
— Сопротивление сломлено. — Девятый Коготь «Диктата» приблизился, заметно припадая на прокушенную лапу, и вдруг даже подмигнул. — Уцелевшие, а их немного, удрали в норы, но я не боюсь контратаки. Сейчас парни расчистят дорогу, мы поднимем сюда «скорлупки» и перегрузим тебя в камеру реаб…
— Нет нужды, — фыркнул я, стараясь не обращать внимания на возмущённый взгляд Ч’айи. — Ещё час-другой я с лёгкостью продержусь и без хирургического отсека, сисадда?
Подтянул лежавший рядом ассолтер, опёрся на приклад и встал с лёгкостью, которой даже не ожидал. Девушка и ближайший криит помогли, но я вежливо отстранил от себя и руки, и лапы.
Впрочем, вранья в моих словах действительно не было: час-два я, возможно, и правда не отключусь. А дырка? Как говаривал, бывало, Нискирич фер Скичира, «шрамы — это очень хорошо; это как записи в дневнике, чего делать не стоит, а ради чего можно и новую страничку заполнить». И я был уверен на все сто, что эту страничку явно стоило заполнять…
Я улыбнулся. В последний момент удержался, чтобы не встряхнуться, и мотнул головой:
— У нас остались силы сдержать манксов, если надумают вернуться?
— За это не переживай, терюнаши. Девять парней не задеты, ещё четырнадцати подпортили шкуры, но в строй они встанут. И у нас всё ещё есть два «Коппульсо», отсюда им работать куда приятнее.
— Прекрасная новость, пунчи, — с намеренным легкомыслием воскликнул я. — А ты нашёл финальную точку?
Если бы в этот момент Ч’айя хоть отчасти подозревала, какая боль сотрясала всю правую половину Ланса фер Скичиры, наверняка бы вырубила меня шокером и на собственных плечах доставила в восстановительный отсек.
Но не хуже, чем стрелять, за годы обитания в Юдайна-Сити я научился притворяться, а потому двинулся навстречу Бронзе, при этом почти не морщась.
— Точка зафиксирована, — признал Коготь, с лёгким недоверием наблюдая за моей походкой. Добавил, посматривая на флягу, из которой я с удовольствием отхлебнул: — Пологая эстакада на минус три десятка метров. Стены укреплены необычной маркой бетона, внутри определённо скан-блокирующие экраны, но никаких проходов к яодунам местных выродков.
Мы с девчонкой проследили за жестом Ишимы Квичи, только сейчас заметив круг из восьми каменных столов, густо-чёрных от копоти. В их кольце и прятался таинственный спуск, и можно было спорить на любые деньги, что прах кремированных чу-ха-хойя тоже шёл в дело — например, закапывался в охранные канавки на подходах к святыне.
— А ещё, терюнаши, ты должен знать, что стайная «мицуха»… она барахлит, — добавил Коготь «Диктата», и я разобрал в его голосе неприятную нервозность. — Причём сильно и странно. Будто кто-то извне задействует сразу все сотни свободных каналов и начисто лишает нас мощности.
Я улыбнулся. Кое-что предположил, но успокоить Бронзу не успел. Ч’айя оказалась совсем рядом и попросила негромко, но выразительно:
— Ланс, ты обязан вернуться в «Коппульсо». Прошу, хватит бравады, дальше я справлюсь сама…
В этот момент я наконец увидел в её глазах влажный блеск. Не особенно заметный, но всё же. Словно напряжение схлынуло, высшая степень концентрации пройдена и теперь можно было дать волю чувствам. Впрочем, девчонка пару раз моргнула, и вот я уже мог считать, что мне показалось…
Осмотрел её — сосредоточенно оттирающую ладони, перепачканные засыхающим бурым, — подмигнул:
— Но как я могу пропустить самое весёлое, детка?
Она покачала головой. Спрятала измазанную кровью салфетку в карман куртки, застегнула клапан, и ещё тише спросила:
— Из чего ты вообще сделан, Ланс фер Скичира?
На что мне оставалось лишь снова подмигнуть и ответить чистую правду:
— Из паймы, малыш. Из паймы и чувства ответственности…
п.5.; г.10; ч.2
…Несмотря на введённые мне препараты и наложенные фиксирующие повязки, спуск по найденной секретной эстакаде занял у нас не меньше четверти часа. Девчонка всё норовила помочь и подставить плечо, но я лишь мимолётно гладил её по спине и вежливо отстранялся.
