Нонор поглядел на него подозрительно. И вопрос того стоил:
— Что хотел напоследок господин Домовой? Что у него не получилось?
Нонор ухмыльнулся так, как только он один это умел: будто сейчас укусит.
— Они потеряли обоих наследников, и настоящего, и мнимого, и не могут их отыскать ни в Столице, ни за ее пределами. И не нашли еще ни подписи, ни денег. Им удалось только соблюсти порядок в городе и выгнать прочь тех, кто на наследников, деньги и подпись охотился. Да и то… не без нашей помощи.
— А кто убил Мероя?
— Сами. Был приказ охранять Чаячий остров любой ценой или что-нибудь вроде того. А Мерой, простой сборщик доносов, сунулся, куда ему не полагается. На голову выше своего назначения. Заметил на Веселом Берегу монаха, увидел, что тот совершает странный поступок — ворует с окна тыкву, и пошел следом. И, возможно, не он один. На Веселом Берегу и без Мероя достаточно внимательных глаз. Для чего нужна была тыква? Да чтобы все уцепились своими внимательными глазами именно за нее, а не за важный документ, который лежал у монаха в рукаве. Поэтому на Чаячьем делили тыкву, поэтому забрали у Мероя документы, поэтому не подали в розыск, поэтому не признавались к нему три дня, даже после того, как Тайную Стражу оповестили о неопознанном трупе. Надеялись, что он молча отлежится. И трактирщика тоже повесили сами, не дожидаясь северян. У того были глаза на затылке, он был жаден до денег и мог назвать настоящее имя. Ну, даже если и не мог сегодня, то боялись, что сможет завтра.
Мем покивал:
— Я понял. У них есть инспекторы-близнецы, Аль и Уль. — Мем вспомнил лодочку в кустах за монастырем. Монах в ту ночь приплыл оттуда и, если это был Датар, то точно плыл не один. — А кто и для чего тогда украл кружки?
— Спроси у самого эргра Датара, для чего он это сделал после того, как из храма вынесли тыкву.
— Боялся остаться один против Тайной Стражи и против хозяев Веселого Берега? Поэтому вызвал еще и префектуру?
— Или хотел нагнать побольше шума вокруг себя. Мы удачно встали между молотом и наковальней, не так ли? Ведь наследник не он? Его дело было собрать общее внимание на себе, отвлекая от настоящего наследника, так же, как тыква отвлекала внимание от документа. Что и сказать, он справился. Теперь его, наверно, наградят. Если он все еще жив.
— Вы знаете, где он?
Нонор отрицательно покачал головой:
— И не имею желания узнать. Видишь ли, я немного устал… Всю ночь складывал то, что ты мне вчера рассказал.
— Зато это знаю я, — ухмыльнулся, почти копируя Нонора, Мем.
* * *
Начать учиться заново, и на этот раз — прилежно, Мему позволено не было. Для начала, когда он в уличной палатке недалеко от префектуры покупал себе роскошную жареную курицу на завтрак, полагая истратить на нее почти все, что осталось от данных ему Рароном денег, кто-то положил тяжелую серебряную монету в чашку продавца, и сказал, что сдачи не надо. Забрав бумажный пакет с курицей, Мем поглядел на доброжелателя сверху вниз. Перед ним стоял тайный советник самого государя, в системе жизненных координат Мема — «Хорек». А как по-настоящему, неизвестно.
— Ну и куда мне идти их искать? — спросил Мема Хорек. — Ты же у нас все на свете знаешь.
— Почему вы у господина Рарона не спросите? — осторожно поинтересовался Мем.
— Да пошел он к черту! — впервые за маску безразличия у Хорька прорвались какие-то эмоции.
— Вас как звать? — довольно бесцеремонно вопросил Мем.
— Кир Энигор, — подбородок Хорька слегка вздернулся от гордости за собственное благородное имя. Впрочем, в отличие от кира Нонора, в облике Хорька ничего благородного для дополнения имени не было.
— Кир Энигор, вы знаете, где приют братьев Молчальников на Старой набережной?
— На затопленном берегу?
— Почти. Если они не там, то считайте, что я далеко не все на свете знаю.
Хорек поблагодарил Мема кивком головы.
Глядя, как советник удаляется в указанном направлении, Мем испытал некоторую потребность пойти за ним, но остановил себя. Теперь это не мое дело, решил он. Огляделся. Заметил удобное место — неровный холм с травяным склоном, наверху площадка, на площадке две наклонившиеся друг к другу ивы и старый, засыпанный прошлогодней листвой и городской грязью сухой фонтан. По каменной лесенке Мем поднялся к полному мусора фонтану, сел там на облезлую лавку и распаковал курицу. Потом, когда курица кончилась, а все объедки Мем скормил бродячему псу, никаких оправданий для того, чтобы продолжать сидеть здесь, на возвышении под плакучими ивами, в прямой видимости от Первой префектуры, и, самое главное, ждать новогодних чудес, уже не осталось. Однако Мем сидел. С мечтой о золотом значке и новой жизни расставаться он не торопился. Мечты у Мема вообще никогда не умирали сами. Разве только их убивал кто-нибудь.
Город уже спешно готовился к предстоящим празднествам. День был солнечный, ясный и светлый. На улицах поперек луж клали деревянные мостки, чтобы не мочить в праздник ног; вдоль домов и меж старых столбов-водомеров у Рабежского перевоза натягивали проволоку — в ночь, когда Аллилат зальет город золотисто-алым светом, по проволоке развесят фонарики на счастье. Чем больше фонариков, тем больше счастья. На Речных Пристанях, кажется, праздник уже начался. Во всяком случае, оттуда трубили, барабанили и верещали, словно на ярмарке. Возможно, это означало запуск третьей ступени шлюзов, которую задействуют только весной и осенью, в большой разлив. Вода и правда поднялась очень высоко, затопила заросшие откосы по берегам каналов ближе к Порту и плескалась у самых гранитных парапетов верхнего и среднего города.
Мем снисходительно смотрел за этими приготовлениями с вершины травяного холма. Он перестал беспокоиться о будущем и вообще о себе. Теперь он чувствовал силу не только взять древний межевой камень, выдрать его из земли, куда тот за три сотни лет накрепко врос, и опрокинуть в сухой фонтан. Сейчас Мем знал, что может сделать то, что сам решит. А это гораздо серьезнее и важнее.
Не то, чтобы Мем по-прежнему верил в тот золотой значок. Просто настроение у него было грустно-благостное. Как будто он прощался с чем-то хорошим и теплым, оставившим после себя только добрые, пусть и немного смазанные из-за торопливости знакомства, впечатления. Радоваться-то повода особенного не было. Вексель он так и не нашел. В любви разочаровался. Господин Рарон, конечно, получил от инспектора Нонора по заслугам, но и в том радости мало. Датар, судя по всему, уедет из Столицы — именно для того он старался. Путал следы, как мог. Зарабатывал одобрение молчальников. Подставлял под удар себя, чтобы оградить того, за кем по городу шла нешуточная охота. Почему Мем сразу не догадался про пьяный гриб? Ведь все красноглазые его нюхают у себя в пещерных городах, чтоб видеть в темноте, там без этого нельзя, почти без света ведь живут… Государя жалко немного. Что такое быть младшим сыном, Мем знал не понаслышке. Иди туда, иди сюда, бери это, сделай то, слушай старших… Очень интересно, на кого будет смотреть кир Хагиннор Джел, если взять двух его таких непохожих друг на друга сыновей и поставить их рядом. Они оба приехали с далекого Севера. Оба из монастырей. Но один государь, второй — нищий. Один столичная штучка, другой — настоящий монах. Один совсем на отца не похож, пока молчит; другой похож абсолютно, но говорить отказывается. Жаль и кира Хагиннора. Тяжело это — выбирать между детьми, кого любить больше.
