Миранда неторопливо повесила "пояс шахида" на плечо, направила пистолет, из которого только что убила человека на онемевшего третьего патрульного…
Тот понятливо положил пистолет на асфальт и поднял руки. Миранда подошла вплотную к мужикам и ногами зашвырнула их оружие под брюхо полицейского автомобиля:
— Не будем делать глупостей, — предупредила и не слишком невнятно крикнула: — Коля! Вытаскивай из Лексуса шофера, садись за руль, мы уезжаем!
Пока Косолапов выполнял приказание и разворачивал пятьсот семидесятый, Миранда держала полицейских под прицелом (жуткая картина — женщина с одной целой половиной лица, заливая кровью тротуар, держит пистолет в недрогнувшей руке!); Завьялов, дети, Зоя с зажатым в руке мобильным телефоном, собрались над Константиновичем.
— Уезжайте. — На посиневших губах генерала пузыриться кровавая пена, осколки гранаты разворотили левое легкое, Лев Константинович умирает…
— Мы не оставим вас! — вскрикивает Зоя.
— Ты вызвала скорую, — пытается улыбнуться разведчик. — И департамент. Они все меня подлечат.
— Может быть мы сами вас до больницы довезем!
— Нет…, пожалуйста…, нет. Увозите детей. Боря, ты помнишь, о чем мы говорили?
— Да.
Глаза генерала Потапова закатились…
— Поехали! — раздался трезвый крик Миранды.
Уже в машине, прежде чем потерять сознание, Миранда спросила маленького телепата:
— Арсений, о н успел уйти?
— Не знаю, — ответил потрясенный событиями мальчишка. — Я его чувствовал до самой последней секунды, до самого выстрела, но он мог уйти. Я не уверен…
— А почему ты не выстрелила ему в голову, как только подошла к машине?! — свирепо просипел, перевесившийся с переднего сиденья Завьялов. Перед ним, стайкой испуганных воробьев сидели дети: Иван и Марья, не понимающие о чем взрослые толкуют с их ровесником, Тонечка, глядящая в окно широко распахнутыми, как будто незрячими глазами.
Близнецы измазаны кровью Константиновича, как из лейки политые! На груди и шее Марьюшки коричневые полосы-разводы — Зоя в машине попыталась оттереть дочь от крови! у Ваньки все ухо в подсохшей темной корке! Смотреть на это — сил нет!
— А смысл? — слабо, одной стороной лица усмехнулась диверсантка. — Прежде чем приканчивать носителя, я хотела убедиться — в нем ли еще Платон? Главаря нужно было допросить…
— Убедилась? — рассержено буркнул Борис. — Что он мог тебе сказать?!
— Не он. Платона был в наушниках…, мог выскочить куда угодно… Например — в тебя. Я бы не хотела получить выстрел в спину.
— Платон мог уйти в то самое мгновение, когда Миранда только на курок нажимала, — негромко, примирительно сказала Зоя. — Смерть не наступает сразу.
Завьялов нахмурился, подумал:
— Платон — игрок, Миранда? Он мог выскочить наудачу и заскочить в первого попавшегося носителя?
Диверсантка опустила веки:
— Извеков прагматичный игрок… Он никогда не ставит фишки наугад…
— И в кого же он, интересно, сейчас переместился? — испуганно спросила Зоя и прижала к себе, сидящую на ее коленях Марьюшку.
Миранда уже не ответила. Ее голова бессильно завалилась набок, на плечо безразличной Антонины.
Машина мчалась по Москве, самые наблюдательные прохожие удивленно провожали взглядом пробитый пулями автомобиль. Раненый в плечо Николай вел джип к приятелю, имевшему автомобильный салон в этом же районе. Косой предупредил друга, что ему потребуется перевязочный материал, лекарства, хороший, то есть неболтливый врач для раненого человека.
* * *
Серафима Анатольевны Зюкина — незамужняя школьная техничка предпенсионного возраста, с самого раннего детства любила нестандартно выделиться. Бог не наградил мадмуазель Зюкину выдающейся внешностью, недостаток природной яркости Сима щедро компенсировала выдумкой, считая т о н к и й вкус уделом боязливых, поскольку в к у с а не бывает — МАЛО. С х о р о ш и м вкусом у м н ы й человек переборщить не может. Сима смело экспериментировала с цветом и фактурой, не оставляла без внимания ни один пригожий лоскуток материи. Школьная директриса чуть не упала в обморок, когда увидела техничку в самолично пошитой блузке из остатков нового оконного тюля ее кабинета и косоватой жилетке из бархатных гардин, приобретенных по тому же случаю! Помимо прочей красоты на жидковатых, но пламенно ярких волосах технички Зюкиной (подкрашенных н а т у р а л ь н о й иранской хной), гордо, фантастическим пропеллером топорщился бант- розочка, изобретенный Симой из каймы директорского ламбрекена. (Бантики, розочки, жилетки, иранская хна и плиссированные юбки вообще являлись главной фишкой Серафимы Анатольевны.)
…В Москве жара который день стояла. Вынужденное безделье летних каникул Серафима решила заполнить вывязыванием умопомрачительной накидки для дивана. Употребить в дело два давно распущенных на нитки древних свитера ядовитых синтетических расцветок, один подаренный соседкой моток пушащегося люрекса, подсевшие от стирки китайские рейтузы дивно фиолетового цвета.
До двадцать третьего июня работа продвигалась лихо: весь световой день Серафима Анатольевна сидела у окна, крючок легко порхал в умелых пальцах…
С двадцать третьего июня умопомрачительные дырчатые розочки были позабыты, позаброшены. В тот день Серафима Анатольевна, словно впервые увидела Ярослава Филимоновича Зайцева. Знакомого с малолетства соседа по дому, проживающего в крайнем подъезде.
На моменте проживания Зюкиной и Зайцева по определенному адресу следует остановиться подробнее. Вытянутый трехэтажный дом, куда с рождения была прописана Сима Зюкина, находился в самом центре российской столицы. Запрятанный за старинными каменными домами, он располагался в тиши и сумраке огромных тополей. К нему давно присматривались московские риэлтеры, градостроители и прочий респектабельный народ. Но по причине дряхлости коммуникаций и трудности прокладки оных в историческом центре Москвы, на дом облизывались, но практически не трогали. Дом обходили стороной даже ремонтные службы.
Ярослав Зайцев обретался в угловой однокомнатной квартирке с проваленными полами, за засиженными мухами немытыми окнами. Когда-то, на заре беспечной юности Симина матушка намекала доченьке: "Не плохо бы, Сима, присмотреться к Ярику… Хороший паренек. Спокойный, однокомнатный, непьющий…"
Серафима, у которой идея "нетривиально выделяться" только-только набирала обороты в виде взбитой в пену шестимесячной завивки и ажурных гольфиков, надменно морщила умеренно конопатый нос: "Фи, мама! Вы с ума сошли! Ярик?!.. Хотите, чтобы ваша дочь всю жизнь угробила на однокомнатного недомерка в очках, сандалиях и мятых брюках?!.. Нет, — Сима гордо поднимала острый подбородок, — вы плохо знаете свою дочь, мамуля! Она себя еще покажет!"
