Серафима, у которой идея "нетривиально выделяться" только-только набирала обороты в виде взбитой в пену шестимесячной завивки и ажурных гольфиков, надменно морщила умеренно конопатый нос: "Фи, мама! Вы с ума сошли! Ярик?!.. Хотите, чтобы ваша дочь всю жизнь угробила на однокомнатного недомерка в очках, сандалиях и мятых брюках?!.. Нет, — Сима гордо поднимала острый подбородок, — вы плохо знаете свою дочь, мамуля! Она себя еще покажет!"
Тридцать с лишним прожитых далее лет показали — матушка была права. Принцы проходили мимо Симы. Зато однажды летом под окном пожилой девицы Зюкиной прошел Ярик в начищенных штиблетах и костюме в тонкую полоску.
Обычно затрапезный мятый Ярик был гладко выбрит и щеголеват. Вялые безжизненные губы сурово, мужественно сомкнуты, походка изменилась до неузнаваемости!
Серафима отложила на подоконник крючок и пряжу, помотала головой, глаза протерла кулаками. Высунулась из раскрытого окна почти по пояс…
Ошибки не было, глаза не подвели. Сутулый д ж е н т л ь м е н в костюме и штиблетах проследовал к подъезду Ярослава Филимоновича.
Серафима торопливо поменяла ситцевый халат на синтетическое кимоно с драконами, набила пустое мусорное ведро газетами и легкой н е б р е ж н о й походкой отправилась к помойке, на бачки которой выходили окна холостяцкой конуры новоявленного джентельмена.
…Невесомые комочки скомканных газет с тихим шелестом вываливались из ведра, Серафима Анатольевна стояла у бачка вполоборота и, держа навесу ведро уже секунд двадцать, не могла отвести взгляда от сверкающих чистотой и новыми занавесками двух святящихся окон!
Шагая обратно к своему подъезду, девица Зюкина небрежно шаркала уличными шлепанцами с ультрамариновыми бантами, грустила о былом и поминала маму добрым словом.
Ярким полднем двадцать четвертого июня напомаженная Серафима Анатольевна позвонила в дверь берлоги джентельмена и холостяка. В руках девица Зюкина держала укрытое вязаной салфеточкой блюдо, полное ватрушек. Щеки Симы полыхали от румян и капельки девичьего смущения. Подведенные тенями и карандашом глаза лучились добротой и чисто женским интересом.
Понурый вялый Ярик открыл дверь и поглядел на блюдо, как равнодушный, давеча обпившийся верблюд на сухой арык. В глазах Ярослава Филимоновича не было ни голода, ни интереса, ни призыва. Уже лет сорок джентльмен работал в ателье по починке обуви, по общему мнению — руки у Ярослава Филимоновича росли ни из того места. Недостаток мастерства обувщик Зайцев восполнял скоростью работы и демпинговыми ценами. Сима ни раз бывала у холостяка, приносила сапоги с поломанными змейками, башмаки с лопнувшими швами, туфли без набоек. На этот раз Серафима Анатольевна не взяла какого-то башмака даже для отвода глаз. Ярослав Филимонович пристально оглядел мадмуазель Зюкину, не нашел нигде пакета с прохудившейся туфлей…
Сонную вялость на лице обувщика смыло удивление.
Платонический роман Серафимы с Ярославом закрутился по законам жанра.
Недовязанная красочная накидка для дивана из рейтуз, двух свитеров и люрекса обосновалась в нижнем отделении комода, ожидая лучших времен.
Для Симы эти времена почти что наступили! И наступили бы совсем, если бы не странное поведение обретенного ухажера.
Во-первых, Ярик Филимонович категорически не форсировал события, держался на расстоянии вытянутой руки от Симы в новых бантах. И позволял себе отказываться от прогулок.
Потом — икра. В чудно обновленной крошечной квартирке джентельмена Зайцева появились ноутбук и холодильник, в холодильник Сима н е н а р о к о м заглянула… Вся верхняя полка агрегата была уставлена икрой, отличными консервами, сырами в упаковках, в дверном кармашке холодильника хранилась непочатая бутылка белого вина.
Ухажер же — за обе щеки! — уплетал котлеты и ватрушки Серафимы Анатольевны, икру зажал и даже не показывал!
Обидно.
Симу затопила ревность, появились подозрения в двурушничестве Ярослава.
На хитрые обходные вопросы Серафимы Анатольевны амант лишь таинственно закатывал глаза и намекал на какую-то секретную работу для пользы государства. Сима заподозрила роман на стороне…, однажды заявилась к Ярику поздним вечером без предупреждения…
— Тебе чего?
Ни "здрасьте", ни "привет". В дверном проеме стоял Ярик с сурово стиснутыми губами и злющими глазами, прикрывал собой проход и в дом не приглашал.
— Я как бы…, - игриво повела плечом принаряженная в кимоно техничка, — в гости пригласить. Пельменей налепила…
— Пошла вон отсюда, — сказал амант и захлопнул перед опешившей Серафимой Анатольевной ободранную дверь.
Утром, как ни в чем ни бывало, подозрительный Ярослав Филимонович вышел во двор развешивать постиранное постельное белье.
Сима сидела у окна, как в воинской засаде. Поведение аманта стало прежним, поступь неуверенной, плечи ссутулились. В ответ на воздушный Симин поцелуй, ухажер смутился, покраснел, шепнул — приходи, я дома!
Творится что-то странное, решила Серафима. На интересы государства девице Зюкиной было наплевать и растереть. В борьбе за женское счастье, все меры — применимы. Серафима Анатольевна начала подслушивать-подглядывать за Зайцевым. Через пару дней определила, что поведение аманта становится непредсказуемым, когда ему звонят по телефону. Выслушав какого-то абонента, Ярик тут же становился непостигаемо таинственным, серьезным, просил уйти или смывался сам. (А в целом, честно говоря, вел себя как стопроцентный зомби!)
Серафима Анатольевна извелась от непоняток.
Но мобильный телефон глуховатого Зайцева имел довольно мощную мембрану. А голос, звонивший Ярику по телефону, определенно был — мужским. И говорил, как подслушала Серафима Анатольевна лишь цифры: "Семнадцать, тридцать шесть".
Тут следует отметить, что если бы Ярик Филимонович ответил на совершенно однозначные призывы Симы, история цивилизации Земли пошла бы иным путем.
Но Зайцев — не ответил. И засидевшаяся в девках Зюкина решилась на откровенный маневр.
Купила кружевные панталоны, приготовила подливку из куриной печени и застелила на постель свежайшее белье. Отправилась на приступ в помаде и духах.
— Ярик, добрый день, — промурлыкала нерешительному ухажеру, — у меня дома тебя ждет сюрприз.
— Я занят, — заносчиво и непреклонно перебил поклонник. Собрался дверь закрыть, но Сима вставила между дверью и косяком зеленый босоножек.
— Пойдем ко мне! У тебя здесь — крыса, — смело заявила Сима. — А я ее боюсь.
Боялась лукавая Сима проиграть любовное сражение на чужом поле, заманивала "неприятеля" к подливке и пастели. Но крыса у Зайцева — была, так что в общем Серафима не хитрила: огромная и наглая зверюга недавно поменяла место жительство с ближайшей помойки на квартиру Зайцева, и не раз заставляла мадмуазель непритворно взвизгивать, бросаться на руки к опешившему ухажеру.
