— Доктор Фу Манчи, — ответил первый, — был воплощенным выражением китайского коварства; такой феномен появляется лишь раз в течение жизни многих поколений. Он был сверхчеловеком невероятного таланта, который, если бы захотел, смог бы революционизировать науку. В некоторых частях Китая ходит поверье, согласно которому при определенных условиях (одно из них — близость заброшенного кладбища) злой дух, проживший бесчисленное количество веков, может войти в новорожденного. Все мои усилия пока не позволили мне проследить генеалогию Фу Манчи. Даже Карамани не может мне в этом помочь. Но иногда мне приходило в голову, что он из очень старого рода Чень Су и что он родился как раз в тех своеобразных условиях, упомянутых в этой легенде!
Видя наши изумленные взгляды, Смит коротко и невесело рассмеялся.
— Бедный старина Веймаут! — отрывисто сказал он. — Я полагаю, что мои труды завершены; но я далек от торжества. Есть какие-либо улучшения в состоянии миссис Веймаут?
— Очень небольшие, — был ответ, — она лежит в полубессознательном состоянии с тех пор, как узнала о муже. Никто не думал, что она так тяжело это воспримет. Однажды нам даже показалось, что она сходит с ума. У нее появились галлюцинации.
Смит резко обернулся к Веймауту.
— Какого характера? — быстро спросил он.
Тот нервно щипал свои усы.
— С ней все время находится моя жена, — объяснил он, — с тех пор, как это случилось, и в последние три ночи бедная вдова Джона кричала в одно и то же время — в половине третьего, — что кто-то стучится в дверь.
— Какую дверь?
— Вон ту — дверь на улицу.
Все глаза посмотрели в указанном направлении.
— Джон часто приходил домой из Скотланд-Ярда в половине третьего, — продолжал Веймаут, — поэтому мы, естественно, подумали, что бедная Мэри тронулась умом. Но прошлой ночью — ничего удивительного — моя жена не могла заснуть и в половине третьего тоже бодрствовала.
— Ну, и?
Найланд Смит уже стоял рядом, впившись в него глазами.
— Она тоже слышала стук.
Солнце заливало уютную маленькую гостиную, но, признаюсь, при словах Джеймса Веймаута внутри у меня пробежал жуткий холодок. Карамани положила свою руку на мою, как ребенок, пытающийся успокоить взрослого. Рука ее была прохладной, но ее прикосновение взволновало меня. Ведь Карамани была не ребенком, а девушкой редкой красоты — жемчужиной Востока, за которую могли бы вести войны короли и падишахи.
— И что дальше? — спросил Смит.
— Она боялась пошевелиться, боялась выглянуть в окно.
Мой друг повернулся и посмотрел на меня пристальным взглядом.
— Массовая галлюцинация, Петри?
— По всей вероятности, — ответил я. — Вы должны освободить свою жену от этих тяжелых обязанностей, мистер Веймаут. Слишком большое напряжение для неопытной сиделки.
Как мало мы достигли из того, на что надеялись, преследуя Фу Манчи! За исключением Карамани и ее брата (которые были скорее жертвами, чем пособниками китайского доктора), ни один человек из этой грозной компании не попал в наши руки живым. Проход Фу Манчи по нашей земле был отмечен зверскими преступлениями. Большая часть правды о нем (не говоря уже о последних событиях) не была опубликована. Полномочия Найланда Смита были достаточно велики, чтобы контролировать прессу.
Если бы он не наложил табу на публикации, всю страну охватила бы настоящая паника, ибо в нашей среде находился монстр, сверхчеловек-дьявол.
Тайная деятельность Фу Манчи всегда концентрировалась вдоль великого водного пути — Темзы. В том, как закончился его путь, чувствовалась справедливость Всевышнего: Темза взяла того, кто долго использовал реку для переброски своих адских войск. Нет больше желтолицых людей, бывших орудиями его злой воли; нет больше гигантского интеллекта, управлявшего сложной машиной истребления; Карамани, чью красоту он использовал в качестве приманки, наконец свободна и больше не будет своей улыбкой заманивать людей в лапы смерти только ради того, чтобы сохранить жизнь своему брату.
Я не сомневаюсь, что есть многие, кто будет относиться к восточной девушке с ужасом. Я прошу их простить меня за то, что я относился к ней совсем по-другому. Ни один человек, кто видел ее, не мог ее осудить, не выслушав. Многие, посмотрев в ее глаза и найдя то, что нашел я, простили бы ей любое преступление.
То, что она мало ценила человеческую жизнь, не должно нас удивлять. Ее национальность, ее история дают достаточно оправданий для поведения, непозволительного для европейской девушки с таким же уровнем культуры.
Но позвольте признаться, что в некоторых отношениях ее характер остался для меня загадкой. Для моих близоруких западных глаз душа Карамани была закрытой книгой. Но ее тело было настолько прелестным; ее красота настолько совершенной — из тех, что являются источником вдохновения и восторга восточных поэтов. Привлекательность ее глаз состояла в том, что они смотрели по-восточному вызывающе, ее губы, даже в спокойном состоянии, дразнили и насмехались. В ней Восток был Западом, а Запад — Востоком.
И, наконец, несмотря на ее страшную биографию, несмотря на презрительную надменность, на которую она была способна, она все же являлась незащищенной девочкой, по годам — почти ребенком, которого судьба подбросила мне. По ее просьбе мы заказали билеты для нее и ее брата до Египта. Пароход должен был отплыть через три дня. Но прекрасные глаза Карамани были печальны, и я часто видел слезы на ее темных ресницах. Должен ли я пытаться описать мои бурные, противоречивые чувства? Это будет бесполезным, так как я сам знаю, что это невозможно. Ибо в этих темных глазах горел огонь, который я не мог видеть; эти шелковые ресницы скрывали послание, которое я не смел прочесть.
Найланд Смит не был слепым, он понимал всю сложность положения. Я могу честно и уверенно сказать, что он был единственным человеком, единственным из моих знакомых, кто, увидев Карамани, не потерял головы. Мы старались отвлечь ее мысли от недавних трагедий с помощью развлечений и забав, хотя, пока тело бедного Веймаута находилось во власти реки, наша со Смитом вымученная веселость являла собой жалкое зрелище; и я мрачно гордился тем восхищением, которое везде вызывала прелесть Карамани. В те дни я узнал, как редки действительно прекрасные женщины.
Однажды мы оказались на выставке акварелей на Бонд-стрит. Карамани живо интересовалась сюжетами рисунков, которые сплошь были посвящены Египту. Как обычно, ее появление вызвало перешептывание присутствовавших, как и появление ее брата Азиза, который впитывал новизну этого мира, выйдя из дома Фу Манчи, где он был похоронен заживо.
