— Нет, — подтвердил тот и, помедлив, тихо прибавил: — И теперь никто больше в эту комнату не войдет.
— Ваше Величество, — осадила Адельхайда снова, и тот демонстративно вскинул руки, отступив на шаг назад. — К делу, прошу вас… Таким образом, я делаю первый вывод, и делаю его с полной уверенностью: проникший в Карлштейн человек — не просто опытный вор, и в его арсенале не только умения простого смертного. Как вы сами слышали, все, кто был на часах в ту ночь, кроме стражи у внешних дверей, все те, что стояли на подходе к сокровищнице, описывают одно и то же ощущение, овладевшее ими дважды за ночь. То есть когда он пробирался мимо них внутрь и когда выходил из замка.
— Кроме тех, кто стоял у внешних дверей, — повторил Рудольф; она кивнула:
— Именно. Либо та стража впрямую спала на посту и ничего не видела сама по себе, либо он проник в замок заранее, еще днем, и ждал ночи здесь. Как мы уже знаем, не позволить себя заметить он может легко.
— Стало быть, все же малефик…
— Стало быть, да, — подтвердила она убежденно. — Он сумел пробраться мимо охраны, но для того, чтобы взломать дверь сокровищницы, требовалось известное напряжение и концентрация внимания, а посему тех, кто стоял подле самых дверей, он попросту убил, дабы не усложнять себе жизнь. Потому они и не сумели воспротивиться, потому и не было ни схватки, ни тревоги. Они просто не увидели приближающейся смерти, пока она не наступила.
— Да, — проронил Рудольф тоскливо, снова опустившись на скамью и глядя в стену перед собою, точно надеясь увидеть там ответ на мучащие его вопросы. — Значит, мне все же придется обращаться за помощью к конгрегатам. Следственно, все же рассказать им о том, что я едва не передал противнику доверенную мне тайну. Не могу не сказать снова, что это удар по моей репутации, и здесь, госпожа фон Рихтхофен, дело не только лишь в моей гордости.
— Согласна, — кивнула Адельхайда, — согласна во всем. А потому предлагаю вам поступить в соответствии со своим изначальным планом, а именно — не обременять своих союзников лишними проблемами.
— Предлагаете мне утаить столь важное событие от Совета? — с усталым удивлением уточнил Рудольф; она передернула плечами:
— Сколько можно оставаться марионеткой в их руках?
— Не будь вы это вы… — начал тот оскорбленно, и Адельхайда усмехнулась:
— Но это я. Поверьте, Ваше Величество, кроме меня, никто не скажет вам правды в глаза — ни о чем.
— И в чем же правда?
— Правда в том, что вы правы — наверняка передача вам карты была проверкой. Разумеется, у конгрегатов есть копия, не сомневаюсь в этом, и, думаю, даже не одна, и даже утрата подлинника не принесла бы серьезного урона; думаю, именно так они и рассуждали. Однако Совет все же решился на определенный риск, доверившись вам, — ведь мало не потерять карту, главное, чтобы она не оказалась в руках ваших врагов, а враги, приходится признать, у вас и Конгрегации общие. О чем это говорит? О том, Ваше Величество, что и Совет тоже не устраивает Император, не имеющий собственного влияния на ситуацию, причем не только на ситуацию в политическом устройстве государства — они решились ввести вас в сферы, могущие повлиять и на них самих. Они вверились вам, и на сей раз искренне, пустили вас на порог святая святых.
— Наверное, я должен быть польщен этим, — проговорил Рудольф неспешно, — или ощутить гордость тем фактом, что меня хотя бы на исходе жизненных сил признали способным хоть на что-то, однако… Меня это, скорее, пугает. Быть может, отец был прав, и я в самом деле не политик от Бога, но все же могу понять: когда дело оборачивается так, это значит, что тихой, тайной и медлительной работе настает конец, и вскоре придется действовать в открытую. Именно потому конгрегаты и решились подпустить меня ближе к своим тайнам — настает время, когда придется выйти из тени… Господи Иисусе, — внезапно оборвав самого себя, усмехнулся он тяжело, — я заговорил, как вы.
— Это неплохо, — одобрила Адельхайда. — На пользу делу. Тогда, Ваше Величество, вы понимаете, что сейчас вы просто не можете себе позволить сознаться в том, что при первом же серьезном… назовем это — «задании»… вы едва не провалились с таким треском. Само собою, слухи из Карлштейна со временем дойдут и до них, и они просто не смогут не понять, за чем именно приходил наш таинственный вор, однако к тому времени вам лучше иметь в своем активе самостоятельно раскрытое «дело о сокровищнице». Итог всему сказанному таков: пока не ставьте Конгрегацию в известность.
— Вы сами говорили, что можете не суметь совладать с противником, если он окажется не простым смертным.
— Но даже и в этом случае, Ваше Величество, вы должны не броситься к ним за помощью, растерянный и не знающий, что происходит, вы должны, в самом крайнем случае, явиться со словами «арестуйте такого-то, в данный момент находящегося в таком-то городе и доме». Выражаясь проще, покажите им, что вы чего-то стоите как союзник, а не как ставленник.
— Положим, долго убеждать меня вам не придется, — вздохнул Рудольф. — Мне и самому не слишком приятна мысль о том, что придется снова беседовать с кардиналом, а тем паче на такую неприятную тему… Вижу, однако, что с той минуты, когда я рассказал вам о происходящем, вы стали несколько уверенней в собственных силах. Неужто у вас уже появилась версия, госпожа фон Рихтхофен?
— Прежде я хочу уточнить одну деталь, — не ответив, отозвалась она, — касающуюся сказанного одним из ваших рыцарей. Он заметил, что не слышал звука открывающихся дверей, которые обыкновенно слышны всей страже на этаже. Это так?
— Нет, не всей страже и не по всему этажу, но незамеченным открывание дверей не остается. Скрип петель слышен довольно сильно. Отец просто не обременял себя такими пустяками, а я, заметив этот факт, умышленно не даю указаний смазывать петли более необходимого для сохранности железа, и теперь никто не сможет попасть в сокровищницу так, чтобы этого не услышала охрана подле лестницы. Точнее, — покривился Рудольф недовольно, — до сих пор я полагал, что это так.
— Я хочу осмотреть двери, — потребовала Адельхайда. — Я должна собственными глазами увидеть замо́к и эти пресловутые петли. Найдите способ удалить от сокровищницы стоящих там стражей.
— «Найти способ» несложно — слава Богу, я все же хозяин в собственном имении, и пока еще мои приказы здесь исполняются. Но что вы ожидаете там увидеть?
— Встретимся у дверей в сокровищницу, Ваше Величество, — вновь оставив вопрос без ответа, сказала она твердо, сняв накидку и повесив ее на руку, и направилась к двери, услышав за спиною очередной тяжелый вздох.
Рудольф не окликнул ее, не повелел вернуться и объясниться, смирившись с принятым ею решением… Кое в чем все же правы своевольные князьки: Император и в самом деле устал. Именно сейчас, когда (и здесь прав он сам) требуется собрать все силы, когда назревают перемены, когда в любой миг может понадобиться деятельный, напористый, способный вдохновить правитель, он стоит на пороге того предела усталости, когда вот-вот будет готов на всё махнуть рукою и сдаться. Ведь прав был и покойный Карл: нет в Рудольфе тяги к управлению. Есть некоторые способности, есть наработанные умения (все ж воспитывался не горшечниками), есть дарование к чему-то, но нет страсти, нет искры. И здесь дело не в возрасте — что это за годы для короля, сорок семь? — дело именно в тех самых переменах, свалившихся на государство во множестве и разом, а стало быть, и на него самого.
