— Не принесли, — подтвердил Артём.
Он кратко, но стараясь не упустить ничего важного, доложил обо всех событиях, произошедших с их мобильной группой.
— Всё одно к одному, — потерянно пробормотал Мельников. — Как будто своих неприятностей и примочек не хватает…
— Случилось что-то серьёзное? — насторожился Артём. — С Таней, надеюсь, всё в порядке?
— Успокойся, Белов. Жива и здорова твоя драгоценная Татьяна Сергеевна. Только, вот…. Понимаешь, у нас было выявлено четверо больных, заразившихся бешенством. Естественно, приступили к…мероприятиям, предусмотренным строгими инструкциями. Татьяна Сергеевна начала возражать, причём, в весьма жёсткой форме. Видимо, пошла в дядюшку, то бишь, в нашего дорогого и незабвенного Виталия Палыча…. Пришлось — до твоего возвращения — посадить амазонку под арест. Надеюсь, обижаться не будешь?
— Какие ещё обиды? Всё правильно…
— Простите, — неожиданно вмешался Харитонов. — Если я всё правильно понял, то речь идёт о Татьяне Сергеевне Громовой? Племяннице генерал-лейтенанта Громова?
— Ты что же, знаком с Татьяной? — нахмурился Артём.
— Очень хорошо знаком. Даже, имел честь ухаживать (естественно, с согласия Виталия Павловича), и всё такое. Более того, собираюсь — в самое ближайшее время — предложить ей руку и сердце…. Эге, кажется, смекаю. Ты, Белов, говорил, что у тебя жена находится на "Лесной". Стало быть…
— Стало быть, ты немного опоздал, Олег Николаевич. Извини.
Глава семнадцатая
Ревность, психоз и бешенство
Борис Иванович, замысловато и восторженно поматерившись минуты полторы, неожиданно гаркнул:
— Смирно, сукины дети! Сгною на гауптвахте к такой-то матери! Уволю навечно из Рядов! До самой смерти будете ходить без погон — как последние штатские идиоты! — зло сплюнув в сторону, продолжил уже более спокойным тоном: — Мне только любовных треугольников и южноамериканских страстей не хватает для полного счастья. Пощечин, интриг и дуэлей на навахах…. Если узнаю о чём-то подобном, то тут же всю троицу помещу под арест! В разные камеры, ясен пень…. Теперь, бродяги, слушайте по делу. Сотрудники Хантер и…
— Дмитрий Алексеевич, — любезно подсказал Фюрер.
— Хантер и Дмитрий Алексеевич сейчас следуют в бункер, принимают душ и горячую пищу, пишут — по раздельности — подробные рапорта о произошедшем, после чего ложатся спать. Всё ясно?
— В своих палатках — ложатся спать? — слегка напряжённым голосом уточнил Фюрер.
— Как думаешь, Белов? — засомневался подполковник.
— Не расстреливать же их, на самом деле? — недоумённо передёрнул плечами Артём. — Под арест посадить? Так, вроде, пока не за что…. Выделить койко-места в нашем бункере? Оформление, собеседование и взятие подписок о неразглашении займёт целую кучу времени…. Кстати, рядовые, заберите-ка у меня по три красные горошины для завершающего лечебного приёма. Проглотите их перед сном, как учил нас мудрый доктор Геббельс.
— А что рассказывать народу? В смысле, "пассажирам"?
— Сообщите, что путь к "Площади Ленина" перегорожен — по неизвестной причине — специальными туннельными щитами, — после короткого раздумья разрешил Мельников. — И на этом, ребятишки, всё! Про гадкие странности, творящиеся на станции "Выборгская", ничего говорить не надо. Незачем людей — и без того нервных — дополнительно нервировать и расстраивать понапрасну…. Всяких подписок и "честных слов" я с вас — за неимением свободного времени — прямо сейчас брать не буду. Просто, если дадите языкам излишнюю волю, то больше никогда не привлеку к серьёзным делам. Уяснили? Молодцы…. Шмидт!
— Я!
— Проводи уставших орлов в бункер, распорядись о кормёжке и о прочем. Потом отведи к палаткам. Ну, и про себя — усталого — не забудь, часа четыре можешь поспать.
— Есть!
— Что же, теперь с вами, романтические герои-любовники…. Майор Харитонов останется со мной. Поговорим вдумчиво о всяком и разном.
— Есть!
Майор Белов!
— Я!
— На перроне встретишься c прекрасной и вспыльчивой Татьяной Сергеевной, я попрошу по рации Горыныча, чтобы он сопроводил её. Сорок пять минут у вас на всё про всё. Я имею в виду — на милый семейный завтрак и полноценный отдых…. Потом извольте, товарищи Беловы, прибыть — без опозданий — на важное совещание в мой кабинет. Профессор Павлов сделает короткий доклад о текущей обстановке. А потом будем обсуждать вопрос о направлении второй мобильной группы на станцию "Площадь Мужества"…. Всё, свободен!
Он по короткой лесенке торопливо взобрался на платформу и, широко улыбаясь, притормозил. Метрах в двадцати-тридцати, недалеко от первого ряда пятнистых палаток, неподвижно застыли, глядя в разные стороны, Татьяна и Горыныч. Девушка (всё в том же светло-зелёным докторском комбинезоне), демонстративно заведя руки за спину, старательно изображала из себя угнетённую и затравленную пленницу. Горыныч же, забросив автомат за спину, откровенно смущался и мандражировал.
"Ещё бы он не смущался!", — понимающе хмыкнул прозорливый внутренний голос. — "Конвоировать любимую племянницу могущественного и всесильного генерала ГРУ? Тут кто угодно занервничает и наделает в казённые штанишки. Впрочем, жив ли сей грозный и важный генерал? Вопрос, что называется, открытый….".
— Тёма! — раздался громкий и радостный вскрик, и Таня, тут же позабыв обо всех смертельных обидах, помчалась — со всех ног — по перрону.
Не добежав до мужа метра два с половиной, она, звонко завизжав и вытянув руки, отчаянно прыгнула вперёд.
"Чуть не сбила с ног, чертовка!", — неодобрительно заворчал вечно сомневающийся внутренний голос. — "Это, конечно же, может являться доказательством её искренней и жаркой любви. А, вдруг, сплошное притворство и искусное лицедейство? Ты, братец, не забыл, часом, о существовании Олега Николаевича Харитонова? Официального, так сказать, ухажёра, действующего с полного согласия и одобрения самого Виталия Палыча? А вот, это — уже лишнее! Засос, ведь, останется на шее! Засмеют же, как пить дать, верные соратники по оружию…. Губы подставляй, братец! Губы…".
Но ехидные реплики внутреннего голоса ничуть не помешали затяжному поцелую, который всё длился и длился, меняю местами часы, минуты и секунды…
— Извините покорно, православные! — раздался рядом знакомый басовитый голос. — Мне только велено вам напомнить, что до назначенного совещания осталось ровно тридцать пять минут.
— Всего — тридцать пять минут? — отстраняясь, расстроено охнула Татьяна. — Почему же так мало? Почему? Это, это…. Это нечестно! Нам же надо поговорить обо всём! Нам же надо…
