Я собирался спросить то же самое, потому что, по зрелом размышлении, история звучала как бред сумасшедшего. Но я не осмеливался ранить чувства несчастного. Как ни странно, молодой человек воспринял этот вопрос довольно спокойно — хотя, возможно, это было спокойствие отчаяния. Он поднялся и сказал:
— О да, в этом нет сомнения; она у меня в номере, заперта в саквояже. Если хотите, можете пойти и взглянуть; я не стану предлагать вам принести ее сюда.
Мы не хотели упустить подобный шанс и отправились со странным молодым человеком; его комната находилась немного дальше по коридору. Коридорный собирал выставленные у дверей ботинки; по крайней мере нам показалось, что это коридорный, — теперь я не так уверен в этом. Наш новый знакомый — его звали Пакстон — дрожал сильнее прежнего; торопливо юркнув в комнату, он поманил нас за собой, включил свет и тщательно запер дверь. Затем он открыл свой чемодан с инструментами, извлек несколько носовых платков, в которые было что-то замотано, положил сверток на кровать и развернул его. Теперь я могу сказать, что видел настоящую англосаксонскую корону. Она была довольно просто, если не сказать — грубо, сделана из серебра, как и корона из Рендлшема, и украшена драгоценными камнями, в основном античными геммами и камеями. Она была похожа на те короны, что вы видите на монетах и древних рисунках. Я решил, что эта вещь действительно сделана не позднее девятого века. Разумеется, я был весьма заинтересован, хотел было взять корону в руки и как следует рассмотреть, но Пакстон предупредил меня:
— Вы не трогайте ее. Лучше я. — И сказано это было с ужасным вздохом. Молодой человек взял корону и повернул ее несколько — раз, чтобы мы смогли разглядеть ее. — Все? — спросил он наконец, и мы кивнули.
Пакстон снова завернул реликвию, спрятал ее в саквояж и на какое-то время застыл, тупо глядя на нас.
— Пойдемте обратно к нам, — предложил Лонг, — расскажите, в чем ваше затруднение.
Пакстон поблагодарил нас и ответил:
— Вы не сходите в коридор, не посмотрите — там кто-нибудь есть?
Это прозвучало глупо, ведь наше дело, в конце концов, не заключало в себе ничего криминального, а отель, как я уже говорил, был практически пуст. Однако у нас уже зародились кое-какие предчувствия, которые мы сами не смогли бы сформулировать, а нервное напряжение заразительно. И мы исполнили просьбу — выглянули из двери, и нам показалось (Лонг тоже это заметил), что какая-то тень метнулась прочь. «Все в порядке», — прошептал я Пакстону — я решил, что лучше говорить шепотом, — и мы вернулись в нашу гостиную, причем он шел между нами. Когда мы оказались у себя, я уже хотел пуститься в восторженные рассуждения о находке, но, взглянув на Пакстона, подумал, что это совсем не к месту, и предоставил ему начинать разговор.
— Что же мне делать? — вздохнул он.
Лонг решил (как он мне позже объяснил) притвориться тупым и сказал:
— Давайте выясним, кто владеет этой землей, сообщим…
— О нет-нет! — нетерпеливо прервал его Пакстон. — Прошу прощения; вы были очень добры ко мне, но разве вы не понимаете, что ее необходимо вернуть? Я не смогу пойти туда ночью, а днем это невозможно. Но я еще не сказал самого главного: так вот, дело в том, что с того момента, как я прикоснулся к короне, я ни на минуту не оставался один.
Я уже хотел отпустить какое-то глупое замечание, но Лонг поймал мой взгляд, и я смолк. Он продолжал:
— Мне кажется, я кое-что понимаю, но, может быть, вам станет… легче, если вы немного подробнее разъясните, в чем дело?
И тогда все выяснилось. Пакстон оглянулся, жестом попросил нас подойти ближе и заговорил почти шепотом. Мы, естественно, слушали очень внимательно, а потом сравнивали свои впечатления, и я записал наиболее полную версию; поэтому я уверен, что передаю его рассказ слово в слово. Он заговорил:
— Это началось, когда я проводил разведку на холме, и отвлекало меня от работы снова и снова. Среди деревьев кто-то стоял — какой-то мужчина. Он никогда не оказывался со мной лицом к лицу. Я замечал его боковым зрением справа или слева, а когда я оборачивался, чтобы рассмотреть его подробнее, его уже не было на прежнем месте. Несколько раз я, улегшись на землю, тщательно наблюдал за окрестностями и убеждался, что на холме никого нет; но, когда поднимался и принимался за работу, человек появлялся опять. Кроме того, он начал делать мне намеки; куда бы я ни спрятал молитвенник — в конце концов я даже закрыл его на ключ, — вернувшись в свой номер, я находил его на столе, открытым на первой странице, где был список имен, а сверху лежала моя бритва, чтобы книга не закрывалась. Видите ли, он слаб и тщедушен, но все равно я боюсь его. Так вот, когда я начал копать туннель, стало еще хуже, и, если бы я не был так увлечен своей затеей, я бросил бы все и сбежал. Меня словно кто-то царапал по спине; сначала я думал, что это осыпается земля, но, когда я приблизился к тому месту, где лежала… корона, я все понял — ошибиться было невозможно. Когда я обнаружил ее, схватил и вытащил из песка, у меня за спиной раздался крик — о, мне не передать, какое отчаяние в нем звучало! И какая страшная угроза… Этот крик испортил мне все удовольствие от находки — мне сразу стало не до нее. Не будь я таким злосчастным глупцом, я положил бы эту штуку обратно и снова закопал ее. Но я не сделал этого. Дальше было просто ужасно. Мне нужно было подождать несколько часов, прежде чем, не возбуждая подозрений, вернуться в гостиницу. Я начал засыпать туннель и заметать следы, и все это время он пытался помешать мне. Понимаете ли, иногда я видел его, а иногда — нет, видимо, он умеет появляться и исчезать или, точнее, способен создавать обман зрения. На рассвете я покинул курган и отправился на станцию, чтобы там сесть на поезд до Сиборо. Наступал день, но страж короны продолжал преследовать меня. Дорогу окружали живые изгороди, заросли утесника и заборы — я хочу сказать, там было где спрятаться, — и я ни минуты не чувствовал себя в безопасности. Показались люди, идущие на работу; они очень странно смотрели куда-то мне за спину. Я было подумал, что они удивляются, увидев прохожего так рано, но это было не так, я теперь совершенно уверен. Они глядели не на меня. Носильщик на станции тоже смотрел на меня странно. А проводник придерживал дверь несколько секунд, после того как я вошел в вагон, — так бывает, когда за вами следует кто-то еще. О, можете быть уверены, что это не игра воображения, — сказал Пакстон с глухим смешком, затем продолжил: — Даже если я положу ее обратно, он меня не простит, я знаю точно. А всего две недели назад я был так счастлив… — Он упал в кресло, и мне показалось, что плачет.
