в вас друга. А это дорогого стоит.
Я хотел было напомнить гостю про колпак, который эти двое недавно подарили мне, и намекнуть, что друзья так не поступают, но промолчал. Вместо этого произнес:
— И чем же я удостоился такой чести?
— Глава «Сынов» уверен, что вы способны изменить взаимоотношения между простыми людьми и одаренными, — пояснил Гордей.
— А чего хотите вы? — осведомился я.
— Добра, — не задумываясь заявил парень. — Хочу, чтобы у ребят с окраин было будущее. Чтобы они могли получать образование, работу и достойную плату за нее. Чтобы дети из приютов могли рассчитывать на хотя бы какое-то будущее, не связанное с могилой или острогом. Не хочу, чтобы сиротские фамилии ломали жизни тем, кому не повезло.
— Звучит неплохо, — заметил я, и Плут кивнул:
— Рипер тоже так сказал. А потом усмехнулся и заявил, что у меня может что-то и получится. Он решил отойти от дел, мастер Чехов.
— Не понимаю причин, — произнёс я.
— Ему нравится кровь и резня, — спокойно пояснил Гордей. — А Смута закончилась. Теперь ее эхо почти неслышно. У «Сынов» должен быть другой путь.
— Какой же?
— Организация выйдет из тени. И займется легальными делами. Без риска словить пулю или получить огромный каторжный срок.
— Мне показалось, что вы не боитесь каторги, господин Петров, — заметил я.
— Знаете, мастер Чехов, я практически не видел своего отца, который был уважаемым человеком в преступном мире. Он отбыл на каторге, почитай, тридцать лет. А мой хороший товарищ вообще увидел отца только когда ему исполнилось восемнадцать.
— Почему?
— Потому что отец отбывал девятнадцатилетний срок на каторге, — буднично ответил парень. — И проверьте, сложно назвать подобную семью правильной. Это нехорошо. Так быть не должно. А сейчас, когда по Петрограду ходят слухи про новый отдел, любое преступление завершится каторгой. Потому что в нашем городе очень много свидетелей, которые внимательно наблюдают за нами с изнанки. А в острог я не хочу.
— Приятно, что вы стали это понимать, — одобрил я.
— Я всегда это понимал, Павел Филиппович, — ответил парень.
— Тогда почему не вышли из банды?
— Потому что в ней состояли многие из родни, — пояснил Плут. — А такое очень помогает карьерному росту.
— Можно было заниматься чем-то другим, — продолжал спорить я.
— Можно, — согласился со мной парень. — Но…
Он замялся, словно подбирая слова, а затем пояснил:
— Павел Филиппович. Вы родились и выросли в другом мире. Вы жили в большом доме, в окружении слуг. Вам ничего не грозило, вы не голодали и не мерзли. Не думали о том, какой трагедией может обернуться новый день. Вы вряд ли поймете, почему я сделал такой выбор.
— Я постараюсь, — заверил я собеседника.
— «Сыны» изначально были в нелегкой ситуации на улицах, — пояснил парень. — «Октябристы» и «Черная сотня» имели в своих рядах аристократов. Хоть и разорившихся, но с отчеством. «Сыны» же были безфамильными бастардами, которым пришлось встать на защиту интересов простого люда. Времена тогда были такие. Все были уверены, что мы что-то навроде шутки, и нас быстро сомнут. Нас никто не принимал всерьез.
Парень ненадолго замолчал. Глаза его полыхнули силой, а затем собеседник продолжил холодным голосом:
— Я был в «Сынах» с малолетства. И многие из организации были мне ближе, чем родня. Да и «сыны» были мне как семья. Отойти от дел — это одно, но позволить организации погибнуть я не мог. Она часть меня, понимаете?
Я кивнул. И словно между прочим уточнил, чтобы сменить тему:
— Рипер был тут во времена смуты?
— Иногда мне кажется, что он прожил много больше лет, чем отводится даже очень одаренному человеку, — уклонился Гордей от прямого ответа.
Мы приблизились к небольшому ларьку на колесах. Вывеска обещала вкусные пирожки и горячий чай в картонных стаканчиках. Мне и то и другое показалось сомнительным угощением. Однако мой собеседник подошел к открытому окошку и что-то тихо попросил.
— Не извольте беспокоиться, Павел Филиппович, — усмехнулся Петров, заметив мой скептический взгляд. — И за пределами рестораций есть жизнь. Поверьте.
Мне пришлось кивнуть, рассматривая незатейливый логотип киоска в виде кошачьей морды, и меню, на котором красовались рисунки местных блюд. Не хотелось показаться снобом. К тому же оставалась надежда, что я впрямь могу воскреснуть, даже отравившись страшной штукой под странным названием «шаверма».
— Вы ни разу ее не ели? — весело уточнил парень.
— Не думаю, что это можно есть больше одного раза за жизнь, — все же не выдержал я и поморщился. — Выглядит как что-то завернутое в газету.
— Главное, чтобы туда картошку не положили. Тогда шаверму уже не спасти, — философски заметил парень и направился в парк. — А в целом, это очень здоровая пища, скажу я вам. Мясо, овощи, соус на кефире. Все самое необходимое для правильного питания.
— Вы передумали есть эту гадость? — оживился я.
— Нам ее принесут, — ответил Гордей Михайлович, заставляя меня разочарованно вздохнуть. — Все же в том, чтобы быть правой рукой предводителя «Сынов» есть свои привилегии.
— Ну, нам тоже к порогу приносят продукты и газеты, — ухмыльнулся я.
— Значит, у меня есть что-то общее с некромантом, — ответил парень. — Что ж, это хорошая компания.
— Куда катится мир, — я покачал головой и с преувеличенным трагизмом продолжил, — того и гляди некроманта станут называть хорошим человеком.
— Поздновато спохватились, Павел Филиппович, — хмыкнул Петров. — Вас уже таковым считают. И я смею надеяться, что это правда.
Мы расположились на скамье под раскидистым дубом. Только сейчас я обратил внимание, что неподалеку от нас держалась пара парней в неприметных серых костюмах. Они с независимым видом прикидывались,
