— Нет худа без добра, — сказал я ей.
Она отвлеклась от своего занятия и вопросительно взглянула на меня.
— Теперь нам надо проверить только девятерых, — пояснил я.
— Десятерых, — поправила Мари.
— Почему? — удивился я. — Шестнадцать родителей, четверо нас да Двенадцатый. Получается двадцать один.
— Двенадцатый еще не откинут, — сказала она, качая головой.
— Так давай его откинем.
— Нельзя. У нас нет достаточных доказательств.
— А тамбур? Разве этого не достаточно? Он зашел туда с доской, а вышел без нее.
Мари вздохнула.
— А что, если он — Зритель, который просто забыл там доску?
Я недоверчиво скривился.
— Забыл доску… Маловероятно. Во-первых, он ничего не забывает. А во-вторых, что угодно, но не свою главную ценность.
— Хорошо, — сказала Мари, откладывая в сторону карандаш, — давай проведем обсуждение первого кандидата. Что мы знаем о Двенадцатом?
— Отличный шахматист, — быстро сказал я.
— Это еще не повод для того, чтобы считать его актером.
— Или Зрителем.
— Это вообще не фактор для нас, — подвела итоги Мари. — Что еще?
— Весь перекривился, когда Девятая обратилась к нему. А потом повернулся к ней и стал само радушие.
— Подозрительно, — согласилась Мари. — Но Зрителю тоже могла надоесть материнская забота. Есть что-то еще? Я, например, больше ничего о нем не знаю.
Я вспоминал все, что мне было известно о Двенадцатом. Уже давным-давно он утвердился в моем сознании как актер. Значит, были какие-то тому доказательства. Почему я чуть ли не с первого дня знал, что он не Зритель? Слишком умен? А кто сказал, что Зритель должен быть недалеким? И все же умное, плотное лицо Двенадцатого, его спокойный проницательный взгляд не вязались с неясным образом инкубаторного человека. Но одного этого было бы недостаточно. Было что-то еще, что-то определенное, какая-то ситуация, не оставляющая и тени сомнения…
— Все? — спросила Мари. — Если у тебя больше ничего нет, мы оставляем вопрос открытым. Привыкай к тому, что быстрых ответов в этом процессе не будет. Разве что ты будешь обращаться за помощью к Тесье.
Я облегченно вздохнул. Так вот что это было. Не одна, а целых две ситуации. Правда, испытание временем выдержала только одна.
— Тесье говорил, что он сам играл Двенадцатого, — безразличным тоном сообщил я.
— Кому это он такое говорил? — недоверчиво поинтересовалась Мари.
— Мне.
— А по какому поводу?
Я описал свою беседу с Тесье и Луазо.
— Очень убедительно, — насмешливо сказала Мари, выслушав мои воспоминания. — Он ведь тебе именно тогда и сказал, что я не прошла экзамен. Правильно?
— Одно другому не мешает, — сказал я.
— Мешает. Если это его заявление о чем-то и говорит, то только о том, что он хотел скрыть от тебя настоящего Зрителя. На основе вашего разговора мы должны скорее подозревать Двенадцатого, чем скидывать его со счетов.
— Тогда он говорил бы об этом всем новичкам, — возразил я. — А ведь тебе никто не пытался показать, что Двенадцатый — актер.
— Ладно, не будем спорить об этом, — миролюбиво сказала Мари. — Это все голословные рассуждения. Но неужели ты всерьез считаешь это доказательством?
— Это — нет, — ответил я. — Несмотря на то, что они немного похожи. А вот то, что Тесье воздействовал на поведение Двенадцатого…
Я сделал драматическую паузу.
— О чем ты говоришь? — нетерпеливо спросила Мари.
— О том, что в тот же день он при мне смотрел на экран и говорил кому-то в микрофон — передать Двенадцатому, чтобы тот вел себя менее эмоционально.
Мари укоризненно улыбнулась.
— Ну и что? Мало ли что он говорил.
— Да, но через минуту Двенадцатый у меня на глазах стал говорить спокойнее.
На этот раз мои доводы оказались убедительными.
— Ты уверен, что это был Двенадцатый? — озадаченно спросила Мари.
— Да. На все сто.
— И он действительно поменял свое поведение после этого?
— Он сделал именно то, что ему сказали: стал демонстрировать меньше эмоций.
Произнося эту фразу, я вспоминал полутемный зал и уверенный голос Тесье: «Передайте Второй и Двенадцатому: поменьше эмоций». И двух марионеток на экране, послушно повинующихся указаниям этого голоса.
— Принимается, — сказала Мари. — Это, да еще и твоя доска… Значит, осталось девять.
И она зачеркнула Двенадцатого.
Но даже девятерых оказалось проверить не так-то просто. Хотя начало поисков было весьма обнадеживающим. Уже через три дня после нашей встречи Пятнадцатая выдала себя. Усаживаясь спиной к Мари в полупустой Секции Трапез, она еле слышно вздохнула: «Опять куриные котлеты». Мари возликовала и едва не побежала рассказывать мне о своей удаче.
После этого эпизода мы уже было решили, что справимся с остальными подозреваемыми за пару недель. Но на этом наше везение и закончилось. Прошел месяц, прежде чем мы смогли вычеркнуть Девятнадцатого. Шестая мучила нас день за днем, увеличивая своим поведением список «галочек», как их называла Мари, но ни за что не давала нам однозначного доказательства. Понадобилась не одна неделя для того, чтобы добыть это незыблемое подтверждение ее актерства. Поэтесса Тринадцатая держалась еще крепче, пока, наконец, путем изощренного перекрестного допроса мы не убедились в том, что она сама не в состоянии срифмовать ни строчки. Со скрипом это можно было бы списать на отсутствие условий для творчества, но при этом она еще и не имела ни малейшего понятия о размере.
Мы ловили каждое слово, каждый взгляд. Мы пользовались каждым поводом для того, чтобы направить разговор в нужное нам русло. Мы подозревали, следили, проверяли гипотезы. И при этом мы сами оставались безукоризненными Пятым и Восьмой. Или, по крайней мере, так нам хотелось думать.
Цель была поставлена, и каждый вычеркнутый человек приближал нас к ней. И мы просто стремились достичь этой цели, предпочитая не думать о том, что будет, когда все люди в списке будут вычеркнуты.
Я вернулся к столу и уныло взглянул на стопку испещренных пометками листов. Где главный список? Опять я его куда-то задевал… Итак, сколько у нас осталось? Разумеется, вечный Седьмой (ни одной галочки!)… Четырнадцатый только что ушел. Одиннадцатая близка, но еще не совсем… Шестнадцатая была в прошлый раз… Неужели все? Значит, осталось только двое? И на одну из них есть тонны компромата? Можно сказать, еще полтора человека — и все? Когда мы встречались в прошлый раз, оставалось пятеро, и казалось, что их еще так много.
