браслет, единственной владелицей которого являлась Аталия де Лармор, избранница короля морганов!
- Не терзайте себя подозрениями, госпожа Алекто, – неожиданно раздался спокойный и немного грустный голос Радегунды. – Я скажу вам правду: об эликсире жизни король Сигиберт узнал от меня.
- Жители Раденна привыкли называть арнуфильгов рабами морганов, – продолжала Радегунда, – но это неправда: мы были их поводырями, друзьми и защитниками, мы были их двойниками. Так повелось испокон веков: когда в затопленном городе рождался морган, на суше ему подбирали двойника из племени арнуфильгов. Но в последние годы рождаемость среди морганов сократилась, а смертность, наоборот, стала очень высокой, потому что люди нещадно истребляли водный народ. Так получилось, что у меня не было «своего моргана». Из-за этого я очень переживала, чувствовала себя ущербной и бесполезной. А потом в подводном городе появилась Аталия. Король л’Аодрен заявил, что почувствовал в этой земной девочке свою избранницу и обещал взять её в жёны, как только ей исполнится семнадцать морганских лун. Морганы обратили Аталию и она стала жить среди них как равная им. У меня же наконец-то появился «свой морган», и я стала двойником Аталии, чьей дружбой дорожила и гордилась. Но наступил день, когда Аталия вышла замуж за короля л’Аодрена, и я вдруг стала лишней... Аталия больше не появлялась на берегу, чтобы поиграть или поговорить со мной, и тогда я решила покинуть Раденн. Тем более древняя традиция, которая должна была укреплять союз морганов и арнуфильгов, утратила своё значение, а потом ей просто перестали следовать... Узнав о моём решении, Аталия пришла попрощаться и оставила мне свой браслет. Наверное, уже тогда она предчувствовала грядущие беды и свою смерть на родильном ложе. Она хотела, чтобы браслет стал оберегом для её ребёнка, и была уверена, что я сохраню его... Я уехала в Нейстрию и какое-то время ходила от замка к замку, целительством зарабатывая себе на жизнь, пока однажды судьба не привела меня ко двору герцога Ортенау... Сначала я ухаживала за детьми герцога, а потом, когда заболел и он, была допущена в его спальные покои. Трудно сказать, когда именно между нами возникли чувства, более сильные, чем симпатия и доверие, но, впервые оказавшись в объятиях герцога, я поняла, что у наших отношений будет долгий срок. В то время Его Светлость был в немилости у своего брата короля Сигиберта, что не только отравляло ему жизнь, но также омрачало нашу любовь. Больше всего на свете я желала помочь моему возлюбленному вернуть благосклонность короля, и, когда по Лютеции разлетелась скорбная весть о смертельной болезни наследника престола, я вспомнила о сокровище морганов. Об эликсире жизни.
Признание давалось Радегунде не очень легко: она то краснела, то бледнела, голос дрожал, становился тише, пока совсем не оборвался.
- Вы рассказали о нём герцогу, а тот, окрылённый надеждой получить высочайшую государеву милость, в свою очередь поведал о сокровище королю, – воспользовавшись паузой, вставил Флориан.
Не успела женщина ответить, как он прибавил:
- Тайна морганов перестала быть тайной, а её разглашение запустило на Раденне кровавую череду загадочных убийств.
Но тут Радегунда взорвалась:
- Вы не имеете права возлагать на меня ответственность за все эти убийства! Нет, – она выбросила вперёд руку, словно отодвигая нечто невидимое, – в том, что случилось на острове, нет моей вины, ибо я действовала из благих намерений! Я хотела не только спасти ребёнка, сына короля Сигиберта, но и помочь любимому человеку... помочь ему вновь обрести доверие его брата...
- Зато вы сами, судя по оскорбительному тону герцога, который он позволил себе в обращении к вам, потеряли не только его доверие, но и его любовь, – заметил Флориан, продолжая наступать.
Он попал в яблочко. От лица Радегунды отхлынула кровь и появилось выражение такого невыносимого страдания, что Флориан тут же пожалел о своих словах.
И тогда в разговор вступила Алекто:
- В какой-то момент мне показалось, будто мессир Ортенау намеревался завладеть эликсиром вовсе не для того, чтобы затем отдать его королю, – с задумчивым видом произнесла девушка, вспомнив последние слова герцога:«Эликсир жизни... Он – мой».И взглянув Радегунде в лицо, прибавила: – Его Светлость приехал на Раденн, чтобы использовать эликсир в своих личных целях, не так ли?
Радегунда опустила голову и вздохнула.
- Когда месяц назад я сказала герцогу, что его недуг неизлечим и что жить ему осталось не больше года, он сильно изменился. Стал гневливым и вспыльчивым, жёстким и порою даже жестоким. Как будто его подменили. И однажды он заявил мне, что пора собираться в путь, на Раденн – за легендарным сокровищем морганов... Люди из его свиты думали, что герцог выполняет поручение Его Величества короля Сигиберта, и только я знала правду: эликсир жизни нужен самому герцогу.
- А как же Дуан Бальд? Неужели он ни о чём не догадывался? – спросила Алекто.
- Наверное, мессир Бальд начал догадываться после того, как герцог приказал ему убить мадам Арогасту, – начала отвечать Радегунда, и Алекто подумала, что пришло время развязаться последнему узелку в клубке загадочных злодеяний. – Сестра мадам Бертрады оказалась слишком болтлива и всю дорогу, пока мы плыли из Нейстрии на Раденн, говорила о том, что Дом папоротников хранит много любопытных тайн. Она говорила это каждому, кто был готов её слушать. Когда слух об этом достиг ушей герцога, тот пришёл в бешенство. Герцог не желал вникать в подробности рассказа мадам Арогасты, для которой существовали только тайны брачного союза её сестры и семейства де Лармор. Герцог понял одно: мадам Арогаста посвящена в тайну эликсира жизни, спрятанного в сокровищнице, ключ от которой находится в Доме папоротников. Поскольку на борту корабля мадам Арогасту постоянно окружали люди, заставить её замолчать не представлялось возможным. Но когда все сошли на берег, герцог первым делом встретился с преданным ему человеком и приказал тому избавиться от мадам Арогасты, пока она не разболтала тайну эликсира жителям Раденна. Этим человеком был центенарий Дуан Бальд. Он выследил мадам Арогасту, убил её, а, чтобы замести следы, сделал подозреваемым в убийстве мессира Видаль.
- Так, значит, это центенарий прислал мне и ту роковую записку, и ту нелепую маску Чумного Доктора! – вскричал менестрель, покраснев от негодования. – Ловко же он нас всех разыграл!
Едва Обер произнёс последние слова, как раздался голос того, о ком они только что говорили:
- Какой печальный для вас финал, мессиры!
