открывает наконец дверь. Он сразу делает несколько шагов вперед, так что основную картину я вижу всего секунду, прежде чем ее заслоняет от меня его спина. Хотя этого достаточно, чтобы впечатлиться. Морис покачивается и буквально оседает мне на руки. Поддерживая его, я отвожу его в сторону, а потом уже даю опуститься на пол. Он в предобморочном состоянии.
Мне самой тоже что-то нехорошо, хотя за последнее время мне довелось видеть картину и похуже. Но это видимо последняя капля для моего организма.
Или предпоследняя. Секундное недомогание проходит. Поднявшись с корточек, я возвращаюсь в ванную, где Лекс фотографирует лежащее на полу фото в разбитой рамке. Я подхожу к нему, стараясь думать, что то, чем заполнена ванна и пятна на полу — это краска. На фото хозяйка помещений, улыбаясь, обнимает пожилого мужчину. Красивое фото и тоже заляпано краской.
— Она покончила с собой или…как Ворчун? — взяв себя в руки, я стараюсь внимательно осмотреться вокруг. Девушка перерезала себе вены и лежит в собственной крови. Совсем не так как показывают в фильмах, совсем не эстетично.
Волосы аккуратно забраны наверх, как будто она собралась принять нормальную ванную с пеной и уточками, только вместо уточки складной нож. На лице странное выражение, больше всего похоже на брезгливость. Следов борьбы я лично не вижу.
— Она умерла, наверное, — Лекс осторожно подходит к ней близко, чтобы рассмотреть тело, — ну час назад или два. А может сразу, проснулась с утра, пошла в ванную…
— И убила себя?
— Все говорит об этом кроме надписи, — Лекс пальцем показывает на стену. Это в нише, так что от входа не видно, а потом я уже сосредоточилась на погибшей, так что надписи до сих пор не замечала. А она большая и неприятная, во-первых, потому что начертана кровью, а во-вторых, потому что обращается конкретно ко мне. “Вета, включи телефон”, — сказано кровью на стене, — “или они все умрут”.
Собственная кровь бросается мне в лицо. Это что, значит, я виновата, что они убивают людей одного за другим? Потому что я сразу выключила злосчастный телефон?!
— Вы кто такие?! — кричит нам звонкий испуганный женский голос. В дверях ванной появляется девушка с пшеничными кудряшками на голове и пистолетом в руках, который она держит обеими руками и направляет, видимо, на Мориса, который, должно быть, все еще сидит на полу в коридоре. Увидев девушку в ванной, она начинает визжать, а пистолет начинает неконтролируемо метаться из стороны в сторону.
— Мы друзья! — говорит Лекс, медленно подняв руки вверх. Глядя на него, я тоже так делаю. Девушка затихает и испуганно смотрит на нас, в ее глазах появляются слезы. — Мы пришли убедиться, что она в порядке, так как долго ее не видели, — продолжает говорить друг с немного взволнованной интонацией. — Не могли до нее дозвониться, и на работе ее не было.
— Она умерла? — тихонечко спрашивает девушка.
— Она себя убила.
Девушка опускает пистолет и начинает рыдать, больше ни на кого не глядя. Отворачивается от нас и от всей этой ужасной сцены.
— Это я виновата! — прорывается сквозь эти рыдания.
— Нет, не может такого быть, — Лекс подходит к ней и, убедившись, что она не пристрелит его за такую вольность, осторожно заключает ее в дружеские утешительные объятия.
— Я же знала, что с нею что-то происходит! Она чего-то очень боялась! — После каждого произнесенного предложения девушка снова захлебывается слезами. — Я думала, что ей кто-то угрожает, и принесла ей это! — она слишком вольно помахивает пистолетом, но он может быть и не заряжен. — Хотя я еще подумала, что, может быть, это она что-то сделала, — добавляет девушка, размякнув в объятиях, она начинает успокаиваться. — Вчера к ней приходил страж.
— Как его зовут?
— Мне он не представился, выгнал всех, — девушка всхлипывает. — Она сделала что-то очень плохое, да?
— Не думаю, не могу представить, чтобы она могла кому-то навредить, — Лекс что-то показывает мне, держа нашу свидетельницу спиной ко мне. Я спохватываюсь и хватаю полотенце. — Выйдем отсюда, — он уводит девушку в коридор, а я быстро стираю компрометирующую нас надпись. Само полотенце пихаю в пакет и в рюкзак Лекса, который он оставил на полу. Одеваю рюкзак на спину и выхожу тоже.
Лекс уже посадил девушку на диван в зале, и она взволнованно описывает ему все того же усатого стража Пайама. В принципе то, что он приходил к барменше, не удивительно, раз он расследует дело об исчезновении Сэма. Ведь именно она рассылала открытки, одну из которых мы обнаружили на его обезображенном теле. Тогда все считали это игрой, и она наверняка для оплаты рассылки, не таясь, использовала свою идентификационную карту, а не анонимный счет или подарочную карту. Скорее всего, офицеру удается сильно запугать барменшу. Промучившись всю ночь, на следующий день она перерезает себе вены. Однако при этом кто-то проникает в ее апартаменты, делает надпись ее кровью и кладет в дверь бумажку, чтобы мы могли беспрепятственно войти и обнаружить тело. Не вяжется.
— А кто такой Эларм? — спрашивает Морис, доставая бумажку с номером. Вдали от крови он уже полностью пришел в себя, и теперь с сочувствующим видом сидит рядом с нашей свидетельницей. Лекс продолжает стоять перед ней.
Девушка смотрит на подсунутую под нос бумажку опухшими глазами.
— Первый раз слышу. Наверное, кто-то в баре ей записку сунул. Так она и со своим бывшим любовником познакомилась, — говорит она, — он охранник. Недавно перестали встречаться, потому что он очень нетерпимый и…по-моему, вообще неприятный тип. Но он приходил ее утешать. Я застала его здесь вчера. Нас обоих выгнал тот офицер, когда пришел. Плохо же он ее утешал. Хотя и я тоже.
— Не вини себя, — говорит Лекс участливо.
— Не могу, — качает головой девушка, комкая в руках салфетку. Рядом с ней кто-то из парней поставил целую коробку. — Может, она ему сказала, что случилось? Но почему не мне?
— Мы попробуем выяснить, только ты страже об этом обо всем не говори, — просит Лекс, глядя ее по плечу. — Вдруг она и впрямь во что-то незаконное замешана. Может случайно. Тогда стражам об этом лучше не знать.
Девушка соглашается, и мы оставляем ее звонить страже. Вообще, я бы на ее месте
