Я отбросил первую банку.
Ну так вот — я в его возрасте попытался бы все же поискать какой-нибудь выход с территории части. Может пригодиться. Во-вторых… Я потянулся к банке, рука зацепилась за пачку, сигареты высыпались — их оставалось только три, как раз хватит до обеда. Я закурил и вернулся к своим мыслям. Собственно, для этого я сюда и притащился. Во-вторых… Черт, а что было во-первых? Я понял, и притом не в первый раз, что никто меня так не раздражает, как я сам. Во-первых… Во-первых… А! Выход! Ну что ж, никто не может меня порадовать больше, чем собственный интеллект. Ладно, надо поискать возможность выбраться за территорию, не поднимая тревоги. Во-вторых… Нет, однозначно наши «марльборо» лучше, я их не особо любил, но курил без отвращения, а эти? Вернемся к нашим баранам, подумал я.
— Ну конечно, — сказал я вслух. — Наверное, подмешивают шерсть в табак, потому и вкус такой.
Я понял, что, если бы кто-то за мной наблюдал и вдобавок мог читать мои мысли, он бы точно подумал, что я свихнулся. Или если бы я описал сегодняшний день в своей повести, в виде этакого небольшого потока сознания, в манере Джойса? Я бы потерял половину читателей, может быть, человек тридцать. Что-то со мной творилось неладное, то ли лихорадка, то ли малярия, то ли вирус чего-то там, то ли что-то там с вирусом. Под ребрами отчаянно свербило, я приподнял полу рубашки и пригляделся. Избыточный вес виден невооруженным глазом, кроме этого — больше ничего, гладкая кожа, немного волос, три родинки, но чуть правее. Я затянулся сигаретой и сделал большой глоток из банки. Ага, во-вторых — нужно обязательно однозначно выяснить насчет Кашля: он это или не он? Ведь вполне возможно, что он разочаровался в нашей армии, по службе не продвинулся, нашел возможность послужить в другой армии, причем ему не обязательно было знать, что новое место службы находится вовсе не на другом континенте. Если это все-таки он, он должен дать мне доступ к своей кредитной карточке, без денег я как пьяный ребенок в тумане. Ладно, уже неплохая мысль — Кашель и его деньги, у нас я ему все верну. А если это не Кашель? Что ж, он сам виноват. Именно так — мне нужны деньги, лучше всего карточка; если сержант не мой бывший командир из подразделения «Туман», придется его связать, где-то спрятать, забрать мундир и пропуск. Бедный сержант, у него останется лишь его честь, нет, чести он лишится… О! Желание отомстить. Ладно, хорошо хоть, намечается какой-то план. Люблю такие минуты, мозг работает как надо, а осознание этого еще удваивает скорость мышления. Молодец, Оуэн, хвалю!
Я пролежал в гамаке размером с участок перед домом в Нью-Йорке два с лишним часа. Полежал бы и еще, но у меня закончились «марльборо», и мне нечего было больше бросать. Я потащился в казарму. Как раз привезли термосы с обедом, трое официантов заканчивали раздавать порции и были несколько раздражены моим появлением. Я взял то, что кинули мне на тарелку, и сел за стол. Содержимое тарелки не вызвало у меня особого аппетита, и я лишь ковырял его вилкой, не донося до рта. Есть не хотелось, четыре пива — как раз столько калорий, сколько надо, и не перегружает пищеварительный тракт. Будда посмотрел на меня, я тоже. Ничья. После обеда я перехватил его, прежде чем он отправился на какие-то занятия.
— Вечерком, скажем, в шесть встретимся на полчасика, — буркнул я, подталкивая его перед собой в узком коридорчике. — Если сможешь найти какой-нибудь подходящий повод выбраться из казармы — буду тебе благодарен. Пока.
Вернувшись в комнату с компами, я мучил их еще почти три часа, но они так и не выдали мне никакой информации, которая бы меня устроила. Оставив наконец в покое поисковые программы, я приступил к знакомству с окружающим миром — в конце концов, если мне предстояло в нем оказаться, я должен был хотя бы что-то о нем знать. Я не знал, злиться мне или радоваться, когда единственным различием между нашими мирами — по крайней мере, из тех, что мне удалось обнаружить, — оказалось несколько иное написание названия группы «Битлесс». Насколько я смог понять, бегло просмотрев несколько газет, война с космическими агрессорами (описываемая весьма сжато, так что не вполне даже ясно было, о чем, собственно, речь) почти никак не отразилась на жизни землян. Часть их, естественно, воевала на орбите, но остальные — если не считать того, что им приходилось несколько раз в неделю переживать учебные тревоги и платить несколько больший подоходный налог, — не ощущали трудностей военного времени. Возможно, любовь к амулетам на каждый случай тоже была следствием войны, но чтобы в этом убедиться, потребовалось бы копаться в прессе намного дольше часа. Прежде всего следовало сравнить этот мир с тем, что был до вторжения. Пока что у меня не было на это времени, но я уже знал достаточно много. На четвертом часу сидения у экрана мне начало жечь веки; кондиционер уже работал как положено, воздух в комнате был чистым, но несмотря на это, я заметил полтора десятка обожженных фильтров в пепельнице. Я помассировал веки и потянулся. Щелкнул громкоговоритель, и я услышал:
— Сбор личного состава в помещении номер шесть.
Я быстро выскочил в коридор, но было уже поздно — спиной ко мне стоял сержант, среди голов входящих в зал наемников я заметил густую коротко подстриженную шевелюру незнакомого офицера. Повернувшись, я на цыпочках выбрался из здания и побежал к «гамаку». Почти полчаса я приводил в порядок полученные сведения и пытался строить планы, которых, впрочем, было немного. Пытаясь свести воедино информацию о различиях между нашими мирами, я нашел пока лишь два: второе «с» в названии «битлов» и нежелание женщин носить брюки. Никто им этого не запрещал, но тема даже не обсуждалась — просто юбка, платье, и все. Может, это и было справедливо, хотя я вспомнил несколько пар ног, вполне заслуживавших ношение поверх них обширных шаровар. Впрочем, эта причуда не имела никакого отношения к моим планам, которых еще не существовало.
На землю начали опускаться сумерки. Я посмотрел на небо, на котором появилось несколько звезд. В астрономии я не разбирался, но не видел в них ничего чуждого, что наводило на подозрение, что и звезды у нас общие.
«Уходит светлый день, дав место ночи траурной вуали…» — вслух продекламировал я.
Аплодисментов я не получил, но, в конце концов, и строки эти были не мои. Перекинув ноги через край сетки, я достал сигареты и начал считать, сколько раз за сегодня я бросал курить, и размышлять, есть ли в этом еще хоть какой-то смысл, может быть, лучше все-таки отложить на завтра? Такой же день, как и сегодня. В пачке было девять сигарет, на сегодняшний вечер, как раз отобьют охоту к…
Раздался грохот, которому предшествовал тихий свист, по крайней мере, так я это потом определил. Самой же первой была эффектная вспышка, но обернуться я не успел. Я поворачивал голову, и как раз в это мгновение грохнуло, потом раздался треск разрываемой материи, а на самом деле — рушащихся стен и ломающихся одновременно нескольких десятков стропил. Взрывная волна ударила в лицо, не слишком сильно, поскольку и взрыв был не слишком мощным. Я бегом бросился к скрывающемуся в клубах пыли зданию казармы, вернее, тому, что от него осталось. Казалось, проклятые стены теперь вернули в атмосферу всю имевшуюся на них штукатурку. Взрыв разбросал обломки по большой площади, развалин в традиционном значении этого слова не было, в эпицентре остались лишь небольшие, более тяжелые фрагменты — половинки кроватей, столы, огнетушитель, — о которые я то и дело спотыкался, но могло быть и хуже. Потом я наткнулся на тело одного из наемников. Он был жив, и даже, похоже, не получил особых повреждений, его просто оглушило. Еще одно тело пребывало в подобном же состоянии. Обнаружив в густом облаке пыли сержанта, я помахал рукой перед его лицом, похлопал по щекам. Веки его дрогнули, и он открыл глаза. Я наклонился ниже. Он узнал меня и кашлянул.
