У Гаспара завязалась пара ничего не значащих разговоров в перерывах между танцами. Отвечал он не особо охотно, больше следя за мыслями новых знакомых, а не их словами. Сигиец же и вовсе своей мрачностью разгонял всех потенциальных собеседников, и вскоре о его существовании как будто и забыли. Эта поразительная его способность быть невидимым на виду у всех вызывала у менталиста зависть.
— А такие слухи ходят? — спросил Гаспар.
— Разумеется, — рассмеялся граф. — Маленькие независимые государства всегда беспокоятся о своей независимости и безопасности и убеждены, что именно они — следующая цель больших и агрессивных соседей. Особенно если таких государств остается на карте очень мало.
— Разве бывают маленькие независимые государства?
— Бывают, — со всей серьезностью кивнул граф. — Если вовремя определились, от кого зависеть.
— Ах, — страдальчески ахнула Даниэль, — как же я не люблю дипломатические приемы — они всегда такие скучные! Кругом одна политика, заговоры и спесь. И чем меньше страна, чем сложнее найти ее на карте, тем спесивее ее послы, тем больше заговоров против себя видят.
— А как иначе, ваша светлость? — заулыбался де Контэ. — Людям жизненно необходимо чувствовать себя важными и значимыми. Кем они станут, если мир не будет вращаться вокруг них? Простыми приматами, если верить новомодной теории одного профессора. А вот если мир вращается вокруг них, если против них все замышляют — только тогда они чувствуют себя людьми.
— Особенно если их маленькую независимую страну сложно найти на карте, — добавил Гаспар.
— Поразительно тонкое замечание, хэрр Мондэ. Я бы даже сказал…
Граф осекся, вытянулся, внимательно вглядываясь в толпу гостей, пришедших в движение. Затем достал из кармана мундира часы и сверился с ними.
Гаспар считал общий фон и настрой мыслей графа — тот был встревожен.
— Шарль? — забеспокоилась чародейка.
— Нет-нет, ничего, — обернулся на нее де Контэ. — Скоро министр Бейтешен и его высочество Мекмед-Яфар обменяются официальными приветственными речами.
— Шааарль, — тихо протянула Даниэль. — Я тебя слишком хорошо знаю.
— В самом деле, ваша светлость, ничего такого. Мне просто показалось.
— Что показалось?
— Не что, а кто. Вы будете смеяться, но мне показалось, что я заметил Адольфа Штерка.
Гаспар и Даниэль не засмеялись.
— Где? — спросил менталист.
— Вон там, — граф кивнул на стайку гостей возле оркестровой ямы, занятой распределением танцевальных пар.
— А он в числе приглашенных?
— Ни в коем случае, — строго, с офицерской непреклонностью сказал граф де Контэ. — Только Большой Шестерки нам не хватало в этот вечер.
***
Файсал ар Квазитвади, эб Кабир-Дара, Антонио делла Пьюзо по прозвищу «Круделе», отец Сакра Фамильи Читтадина Джойза, Жак Друа по кличке «Горбун», король Лявилля, Панкрац Пебель, отец и кормилец всех нищих и убогих Модера, дон Энрике, каудильо Пуэсты де Соль, — пять боссов Большой Шестерки стояли в темной комнате.
Обычно главари анрийской преступности собирались вместе лишь в исключительно редких случаях. За последнюю неделю это случилось уже дважды. Первый раз боссы Большой Шестерки собрались в ресторации «Пранзочена», но явились лишь пятеро — Адольф Штерк проигнорировал приглашение. Пять боссов расценили его поступок однозначно и вынесли приговор.
На следующий день в Новом Риназхайме произошло то, о чем в газетах осмелились написать лишь спустя долгое время и очень осторожными словами и полунамеками. Хотя сами жители Нового Риназхайма особо и не заметили случившегося, для них почти ничего не изменилось.
Второй раз боссы собрались сегодня. Здесь. В одном из домов Адольфа Штерка, где того видели в последний раз. И это был совсем уж исключительный повод для общего собрания. Боссы давно сами не марали руки, давно оставили закрытой эту главу жизни. Нынче они были главами совета купеческого квартала, акционерами банков, владельцами строительных и транспортных компаний, фабрик, держателями доходных домов или просто богатыми, уважаемыми людьми, к которым стоит относиться со всей обходительностью.
Но сегодня такой день, когда им придется вспомнить, как марать руки. Сегодня состоится суд над равным им и казнь, которую они не могут доверить кому-то, кроме себя. Кем бы ни был предавший законы Большой Шестерки, они не могут опуститься до его уровня и проявить неуважение в последние минуты жизни уже бывшего босса.
С этими намерениями все прибыли в этот дом на Белой улице пригорода, почти у самой Гердовой бухты, откуда открывался вид на бесконечную синеву Гарнунского моря.
Но дом оказался пуст. Ни обслуги, ни охраны не было здесь уже несколько месяцев. Сперва боссы решили, что доносчики направили их по ложному следу, чтобы дать Штерку время исчезнуть. Однако самые близкие и доверенные люди, выбранные боссами сопровождающими в этом ответственном деле, тщательно все обыскали и все же пригласили внутрь.
В эту комнату. В спальню, где, несмотря на яркое солнце на улице, было темно. Душно. Висел запах затхлого склепа.
Боссы стояли в молчании и уже достаточно долго. Рано или поздно кто-то должен был что-то сказать, и первым решился Антонио Круделе.
— Cazzo! — буркнул он ворчливо. — Egregi Signori, дайте света.
Четверо боссов Большой Шестерки повернулись к Жаку Друа, стоявшему ближе всех к окну. Горбун передернул плечами, но ничего не сказал.
— И окно бы открыть, — добавил Панкрац Пебель с наигранной скромностью. — Здесь жутко несет.
— Как будто кто-то дух испустил, — не удержался дон Энрике.
Боссы дружно хмыкнули, изображая смех. Просто из вежливости.
Друа резко дернул тяжелые шторы в стороны, пуская в спальню солнечный свет. Затем, тихо ругаясь на родном лондюноре, принялся возиться с ручками оконной рамы, которая отказывалась поддаваться. Антонио Круделе покачал головой. Дон Энрике едко усмехнулся и без лишних слов помог Горбуну справиться с дребезжащим стеклами окном. Файсал ар Квазитвади подумал о странности этого момента и попытался представить, при каких иных обстоятельствах эти двое смогли бы сделать хоть что-то сообща, но так и не смог.
С порывом свежего воздуха в спальню влетел жухлый лист, много дней провисевший на стекле, цепляясь за наличник. Антонио Круделе внимательно проследил за ним и отметил, как лист забился под шею лежавшего на широкой кровати Адольфа Штерка, успевшего высохнуть до состояния мумии.
Глава 52
Человек отхлебнул кофе, перевернул газетную страницу. Редакция «Анрийского вестника» очень гордилась эксклюзивным интервью и уделила ему не только первую полосу, но и вторую и даже кусочек третьей. Однако столь значимая статья оказалась на удивление слабой. Наверно, оттого, что атташе при Люмском дворце был крайне скуп и на сведения, и на подробности, поэтому журналисту пришлось подключить весь свой писательский талант и раздуть пару абзацев до целого газетного листа. И журналист разошелся, описывая все богатство нарядов присутствовавших на приеме гостей, будто это столичный салон известной фрейлины из какого-то романа. Человек отметил, что определенные литературные способности у автора главной статьи недели все-таки есть, однако после пары предложений он стал пропускать старания непризнанного гения. И лишь на второй странице нашел интересное замечание:
'Наша Анрия в тот вечер и ночь была поразительно тиха и безмятежна. По сведениям, полученным нашей редакцией от участкового надзирателя Ш., в его околоток утром следующего дня обратились следующие лица: фрау М. с заявлением о краже восьми крон, хэрр У. с жалобой на соседа, чья собака мешала ему уснуть, супруги Х. жаловались на слишком громкое распутство в многоквартирном доме на улице Св. А., хэрр Шм. заявил на хэрра Б. за клевету и ложное обвинение в мужеложестве, а хэрр Б. заявил на хэрра Шм. за угрозу распутных действий с деликатной частью тела оного хэрра Б. Кроме этого патрульные участкового надзирателя Ш. задержали и поместили под стражу полдюжины пьяниц, не пожелавших прекратить веселье и обронивших в сторону кабирских послов непечатные слова, а также хэрра Г. за избиение супруги. Однако уже утром фрау Г. пришла в участок и слезно просила выпустить супруга, аргументируя тем, что то было не избиение, а она сама неудачно попала под руку.
