Но вряд ли хоть один из них, даже самый ловкий и многоопытный, смог бы без шума проделать такое, да еще и с полным сил боевым офицером. Если отчеты из старой папки не врали, на теле несчастного Чернова насчитывалось около дюжины ран, нанесенных коротким обоюдоострым клинком. Кто-то буквально искромсал поручика, а потом еще и отрезал бедняге голову.
Будто знал, что даже уколов в печень и сердце, нанесенных с мастерской точностью, все-таки может оказаться недостаточно.
Разумеется, все это могло объясняться и проще — если той ночью в карауле орудовал окончательно слетевший с катушек психопат. Или доведенный до отчаяния человек. Или сразу несколько своих же подчиненных, решивших свести счеты с неугодным офицером. Один случай странной гибели офицера действующей армии или отставника сам по себе значил не так уж много.
Я насчитал полдюжины — и это только из тех, которые были слишком уж загадочными или кровавыми, чтобы оказаться просто трагическим стечением обстоятельств.
Я. Зарезанный в карауле Чернов. Взрыв склада боеприпасов весной одна тысяча девятьсот пятого. Автомобильная авария в Тифлисской губернии летом девятьсот шестого, оставившая от французского «Рено» с водителем внутри стальной блин немногим толще моей ладони.
И последний случай уже здесь, в Петербурге, почти ровно два года назад — в октябре девятьсот седьмого. Самое, на первый взгляд, обычное ограбление — один из тех случаев, когда преступнику попадается слишком уж несговорчивая и упрямая жертва. По официальной версии следствия убитый — ветеран в отставке — попытался сопротивляться и получил несколько пуль из Смит-Вессоновского револьвера.
Из которых две таинственным образом угодили в сердце и еще две — в голову.
Шесть трупов за три года. Шестеро возможно даже не знакомых друг другу вояк. Имена,которые мне не приходилось слышать раньше, и фотографии отвратительного качества — и только в тех случаях, когда вообще удавалось раздобыть фотографии, а не только ссохшиеся от времени страницы архивных документов.
Слишком мало информации, чтобы быть уверенным хоть в чем-то — и ту мне приходилось добывать буквально по капле, щедро разбавляя предположениями и домыслами. Но если хотя бы половина из этих самых домыслов оказались верными, если кто-то действительно решил избавиться…
— Боже, друг мой, как я устал. Вы даже представить себе не можете.
Из скорбных размышлений меня вырвал не менее скорбный голос Вольского. Почтенный Петр Николаевич сердито отбросил в сторону очередную папку с бумагами и грузно плюхнулся на стул, будто разом лишившись всех своих сил, которые еще мгновение назад казались и вовсе неисчерпаемыми.
— Порой мне кажется, что мы так никогда никого и не отыщем, — тоскливо продолжил он. — Признаться, я даже пробовал читать не о знахарях, а о тех, кого называли богатырями. Но это ведь все равно, что искать иголку в стоге сена! В каждом знатном роду есть предки, которые обладали особым Талантом или…
— Так зачем же вам знатные рода, Петр Николаевич? — усмехнулся я. — Если среди нас действительно до сих пор живут былинные герои, они вряд ли так уж сильно жаждут внимания или громких титулов. Такие люди скорее прячутся среди простого народа.
— Поверьте, друг мой, я изучал и подобное. — Вольский протяжно вздохнул и рассеянно закопался пятерней в ворох бумаг. И их куда больше, чем вы можете себе представить. Незаконнорожденные дети, потомки с внезапно проснувшимся Талантом… Сколько угодно случаев — взять хотя бы этот!
По столу в мою сторону скользнула газетная вырезка. Если мне не изменяла память, Вольский уже проверил статью и самолично заявил, что она не стоит ровным счетом никакого внимания. В самом деле, на войне всегда находится место подвигу, а репортеры активно приукрашивают действительность, превращая обычных честных служак в тех, кто мог в одиночку обратить в бегство целое полчище японцев.
Герой этого опуса одолел всего дюжину, а пятерых убил в неравной схватке голыми руками. Однако внезапно свалившаяся на голову слава, похоже, пришлась ему не по нутру. Солдат на слегка размытой фотографии под заголовком позировал на камеру без всякой охоты: зачем-то встал вполоборота, раза в полтора дальше, чем следует, поднял ворот шинели и надвинул фуражку чуть ли до самых глаз. Будто то ли стеснялся собственной внешности, то ли просто не хотел, чтобы его узнали.
Но я все-таки узнал.
Глава 37
Не то, чтобы я так уж сильно нуждался в комфорте. Столетия, проведенные на войне, приучают философски относиться к любым неудобствам. Особенно если обладаешь умением без особого вреда для здоровья ночевать хоть под попоной боевого коня, хоть в траншее, заполненной дождевой водой примерно по щиколотку, хоть прямо на мерзлой земле. Впрочем, именно после таких приключений и начинаешь ценить этот самый комфорт особенно сильно. Спать куда лучше в тепле.
А работать куда лучше там, где светло, много места и не пахнет сыростью. И, что куда важнее — где никто не болтает без умолку и не носится взад-вперед со стремянкой, раз за разом превращая аккуратно разложенные на столе стопки документов в ворох бумаги.
В общем, я сказался больным и отпросился у Геловани. Его сиятельство вряд ли поверил, что наделенный целым ворохом необычных Талантов капитан может вот так просто взять и свалиться самой обычной простудой, однако спорить не стал и выделил мне выходной. Который я, разумеется, тут же принялся тратить на ненароком подсунутую Вольским зацепку.
И теперь передо мной действительно маячило… что-то. Не очередная фронтовая байка или обросшая выдумками городская легенда. Не моя собственная фантазия, кое-как вырезанная в размер и пристроенная по соседству с и без того сомнительными фактами, а истина. Пока еще скрытая под слоем прошедших с войны лет, однако
