Излишне говорить, что с того самого момента, как двери в зал отворились, все внимание присутствующих сразу было приковано к вновь вошедшим. Президент Марков не стал представлять Дануту и Алекса сразу от входа (всем было и так понятно, кто они), но лично, на правах хозяина, подвел их к сидящим за столом господам, предоставив возможность познакомится с каждым в отдельности. Первым был президент Евросоюза Уве Райбах, высокий сухопарый мужчина в строгих очках, вторым — его первый заместитель, Алан Монтро, немолодой, но очень подвижный и улыбчивый человек. Третьим оказался президент корпорации «Норд Крафт АГ» Винс Гейбл — монументальный господин с волевым, очень крупным лицом. Его помощник, Марк Вольски, молодой человек весьма делового вида, находился рядом. Слева от него сидел маленький благообразный старичок — Морис Айкрофт, президент не менее могущественной корпорации «Ворлд Мэдишайн», который прибыл сюда по особому приглашению вместе со своим советником — профессором Джанни Морко. Следующая троица уже знакома читателю — это были Жан Кокто, Эмилия Крафт и Говард Андерсон, фигурировавшие в самом начале повествования. Эмилия к этому времени занимала пост директора международного агентства по рождаемости и планированию семьи, заняв место профессора Хольдебранта, скончавшегося несколькими годами ранее, а Жан Кокто, получив профессорское звание, перешел на работу в министерство социальной политики Евросоюза, которое возглавил Говард Андерсон. Имя последнего человека, который вошел в зал одновременно с тем, как президент Марков закончил представлять присутствующих, было известно всем и каждому, несмотря на его необычный, вполне светский вид — им был папа римский Бенедикт. Появившись на пороге в сопровождении Марио, он с порога благословил присутствующих, а затем, выслушав их приветствия, занял свое место за столом.
— Ну что же, кворум есть, — улыбнувшись, президент Марков, принявший на себя обязанности посредника при переговорах, обвел присутствующих долгим внимательным взглядом. — Наверное, еще никогда в истории, люди, влияющие на судьбу всего мира, не собирались вместе столь странной компанией. Я уверен, что еще никто не видел римского понтифика в деловом костюме с галстуком, но даже это не идет ни в какое сравнение с тем, что сейчас здесь находится девушка, от которой в прямом смысле зависит жизнь на земле. Что касается меня, то могу сказать честно и откровенно — до сегодняшнего дня я даже не подозревал о происходящем. Также не сомневаюсь, что практически никто из глав государств не был посвящен в ту борьбу, которая разгорелась за нашими спинами, но винить никого не собираюсь — каждый борется за себя так, как может. Как бы то ни было, сейчас мы всё равно оказались вместе, и мне кажется, что не только я один вижу в этом высшую справедливость. Так, господа?
— Против воли провидения спорить бесполезно, — первым, после некоторого молчания, подал голос Морис Айкрофт, — поверьте, я знаю о чем говорю. Но люди всегда стараются обмануть его, в итоге оказавшись обманутыми сами. Благие цели, впрочем, не всегда достигаются благими методами, так что вы правы, господин президент, давайте сейчас говорить о текущем моменте, а не о его преамбуле.
— У нас накопилось множество вопросов друг к другу, но все мы серьезные люди и потому давайте решим сейчас только глобальные проблемы, оставив окончательную очистку конюшен тем, кто призван это делать по долгу службы, — поддержал его Винс Гейбл. — Нам всем было очень непросто выбраться сюда, оставшись незамеченными, и каждый лишний час может оказаться фатальным, когда до общества может дойти хоть какая-то информация о наших передвижениях. Святой отец не от хорошей жизни переоделся в свой костюм, но он пошел на это ради участия в переговорах, показывая свое уважение и степень участия в решении проблемы.
Бенедикт согласно кивнул:
— Спасибо, Винс. Да, давайте уважать друг друга, потому что только проявив его, мы решим все вопросы, не скатываясь к взаимным претензиям, которых у нас у всех друг к другу предостаточно. Наше совместное участие в переговорах я предлагаю считать фактическим заключением мира, и именно мира, а не перемирия. Слишком серьезен вопрос, который надо сейчас обсудить, чтобы припоминать то, что было. Для нас есть только конкретное «сейчас», а про это «было» придется забыть… как это ни прискорбно. Что касается моего костюма, так поразившего всех присутствующих, то его я надел, чтобы незаметно выбраться из Ватикана, иного выхода не было, как только притвориться кем-то другим. Но знаете, господа, я не скажу, что мне в нем так уж неудобно — походили бы вы каждый день в тяжелой рясе до пола, так сразу поняли бы мои ощущения.
Самоирония папы пришлась присутствующим по вкусу. Обстановка сразу разрядилась и через некоторое время президент Марков предложил начать высказываться всем по-очереди, не превращая встречу в бесконечный обмен репликами. Весь предыдущий день он вникал в проблему, общаясь с множеством информированных лиц, и сейчас имел вполне четкое представление о том, кто какую роль играл в данном деле. Испросив согласия остальных, Марков сам назначил тех, кто за кем будет выступать, и первой стала, конечно же, Данута. Чувствуя на себе множество заинтересованных взглядов она сначала смутилась, но потом, нащупав под столом руку Алекса, быстро осмелела и начала говорить уверенно. Причем настолько, что привела некоторых в замешательство.
— Спасибо, господин президент, — сказала она, когда Марков передал ей слово. — Я не готовилась ни к какой речи, честно, но раз уж говорить надо и от меня так много зависит, то я скажу. Так вот, мне кажется, что не все за этим столом знают суть происходящего, потому я расскажу в двух словах — мне не трудно. В первую очередь это для господ из руководства Евросоюза и многоуважаемых наших профессоров, особенно для месье Кокто. Итак, я родилась в Словении 29 января 2025 года и как все, перенесла заболевание, вызываемое вирусом Кокто. Я сирота с восьми лет, воспитывалась бабушкой и до последнего момента ничем не выделялась от прочих людей. Но однажды, а именно 11 мая этого года… слушайте, какой кошмар! — Данута внезапно осеклась и широко открытыми глазами оглядела присутствующих, затаивших дыхание под ее рассказ, каждое слово которого давало им понимание того или иного момента. — 11 мая, а сегодня 5 июня! Меньше месяца прошло, а мне кажется, что половина жизни! Невероятно! Впрочем, прошу простить меня, господа, это слишком личное…
— Ничего, дочь моя, ничего. Мы все понимаем! — Бенедикт участливо кивнул, взяв на себя роль выразителя общего мнения. — Пройти через такое — удел избранных.
