Вообще не было бы ничего удивительного, если бы часовщик предоставил убежище Миллеру. Он мог сделать это хотя бы из чувства справедливости или просто из любви к необычному.
– Исключается, – сказал Гард, когда его карандаш уперся своим острием в маленький квадратик на карте, изображавший «Часы нашей жизни». – Там, где воры чувствуют себя как в своем заповеднике, Миллеру делать нечего.
Скоро внутри овала, очерченного Гардом, осталось всего четыре здания. В одном из них находилось районное полицейское управление. Когда карандаш комиссара полиции добрался до него, Честер был абсолютно уверен, что Гард пропустит его. Но Гард поставил возле знак вопроса.
– Это еще почему? – удивился Честер.
– Если ты хочешь спрятаться, – наставительно сказал Гард, – прячься там, где тебя заведомо искать не будут.
– Ну что же, не будем терять времени, – сказал Честер, поднимаясь. – Отправимся?
– Минуту, – остановил его комиссар. – Мы обязаны предусмотреть запасной вариант. У нас слишком мало времени, чтобы ошибаться.
Над этим вариантом Гард размышлял почти весь остаток ночи. Он лежал на спине, подложив ладони под голову, и рассеянно наблюдал, как по оконным занавескам беспорядочно бродят разноцветные краски рассвета, – так лучше думалось. "Если в живых остался двойник профессора, – размышлял Гард, – то у него, вероятно, имеются далеко идущие политические цели. Поэтому-скорее всего он будет отсиживаться в своем убежище до тех пор, пока обстановка не накалится в достаточной степени. Но, предположим, действует настоящий профессор – что тогда? Трудно предположить, что все это – просто веселая рождественская шутка. В таком случае вся мистификация с президентами предпринята для того, чтобы заставить сильных мира сего отказаться от осуществления идеи массового дублирования людей. Но если так, можно ожидать, что Миллер, добившись нужного эффекта, выйдет из укрытия. Он должен рано или поздно появиться на сцене и, как принято говорить с легкой руки великого Альфреда-дав-Купера, «ткнуть пальцем в суть». Не исключено, что профессор предъявит что-то вроде ультиматума. Ведь не будет же он в самом деле до конца дней своих сидеть в подполье! Маловероятно также, что Миллер попытается бежать за границу, бросив на произвол судьбы жену, друзей, коллег по работе и саму установку. Кому же он будет предъявлять ультиматум? Президентам? Нет. Дорону, от которого непосредственно зависит его судьба ученого, вот кому. Хотя в поступках Миллера, как и в поступках любого другого человека, нельзя быть уверенным заранее… Впрочем, даже если он явится не к Дорону, а к президентам, он все равно окажется в руках финансовых воротил, и те постараются захватить профессора. А если они его перехватят, он в лучшем случае окажется в руках у Дорона. Но еще неизвестно, можно ли считать этот случай действительно лучшим. Так думал Гард, и приблизительно так он изложил сейчас Честеру свои предположения.
– Это только догадки, – закончил Гард. – Но кое-какие меры мы все же должны принять.
– Убей меня Бог, чтобы я хоть что-нибудь понимал! – честно признался Фред.
– Необходимо одновременно с поисками Миллера организовать его перехват на тот случай, если он действительно явится к Дорону.
– А-а-а, – сказал Честер. – Тебе нужны люди?
Гард кивнул:
– Своих обычных помощников, как ты понимаешь, я не могу привлечь.
– Хорошо, – коротко сказал Честер, – буду через час…
Он вернулся в сопровождении двух скромно одетых молодых людей.
– Знакомьтесь, – сказал Честер. – Ральф Уорнер, шофер моей бывшей редакции. Мы с ним немало поездили в свое время, не правда ли, Ральф?
– Бывало, – бодро произнес маленький широкоплечий крепыш в берете и кожаной куртке.
– А это, – продолжал Честер, похлопывая по плечу гиганта в толстом вязаном свитере, – мой товарищ по армии, Бенк Норрис. Он был отличным боксером, а сейчас служит грузчиком в торговой фирме «Крептон и Кь». Ручаюсь за обоих, как за самого себя.
– Отлично, – сказал Гард. – К сожалению, я не могу сейчас посвятить вас во все подробности. А потребуется вот что…
И комиссар как можно подробнее описал им приметы Миллера и Таратуры. Один из парней должен был занять позицию неподалеку от входа в особняк Дорона, а другой – в парке возле люка потайного хода.
Разумеется, Гард отлично понимал, что оба парня понятия не имеют о методах сыска. Однако это не очень смущало комиссара. Во-первых, чем меньше традиционно поднятых воротников, газет, прикрывающих лицо, глупых улыбок при столкновении с человеком, за которым установлена слежка, тем меньше подозрений. Ну а если на Уорнера и Норриса все же обратят внимание, то в той перепутанной толчее конкурирующих друг с другом сыщиков, которая, вероятно, происходит сейчас возле дома Дорона, их просто примут за чьих-то людей.
– Теперь за дело! – сказал комиссар, когда Ральф и Бенк распрощались, уговорившись обо всем.
Гард и Честер вышли поодиночке и как бы невзначай встретились у одного из боковых входов первого намеченного к осмотру дома. Здесь рос густой кустарник, и они могли войти незаметно для жильцов, даже если бы те вели наблюдение из окон.
– Ничего не поделаешь, – тихо сказал Гард. – Придется осмотреть все квартиры подряд.
– Но ведь у нас нет разрешения на обыск, – возразил Честер.
– Его редко кто-нибудь осмеливается спрашивать, – заметил Гард. – Ну да что-нибудь придумаем.
…Через несколько часов они были у последнего, четвертого дома.
– Ну, еще одна решительная попытка, – удрученно проговорил Гард и шагнул к одному из двенадцати подъездов.
В этот же момент чья-то фигура метнулась из-за угла в соседний вход и мгновенно скрылась внутри дома.
– Ты видел? – вырвалось у Честера.
– Тише… Может быть, это кто-нибудь из тех. – Гард ткнул пальцем куда-то в небо.
Перепрыгнув через ступеньки, они побежали по полутемному коридору. Впереди мелькнула чья-то тень.
Если бы Таратура знал, чем кончится для него сегодняшний день, он, наверное, не вышел бы из крохотной квартирки Чвиза.
Словно предчувствуя недоброе, старый профессор, провожая Таратуру к двери, сказал:
– Может, послать к черту Дорона и сыграть нам партию в лото? А, Таратура?
– Я-то готов, профессор, – улыбнулся Таратура, – тем более что…
– Вам нужно торопиться, – резко прервал Миллер. – Учтите, Таратура, письмо должно быть вручено генералу. Никому другому. Понятно?
