— Ты знаешь, как гоблины относятся к оральному сексу?
— Сильные гоблины им не занимаются, но принимают от тех, кто слабее. Признак доминирования — когда тебе лижут, а ты не лижешь никому.
Он улыбнулся:
— Вот именно. Бывает, что сильный гоблин подарит такое удовольствие своему партнеру, но только наедине, и чтобы никто никогда не узнал.
У меня есть еще два любовника гоблинского происхождения — братья-близнецы Падуб и Ясень. Очень сильные и доминантные. Один из них по гоблинским меркам считался бы настоящим извращенцем — он любил куннилингус. Но он позволил себе им заняться, только когда мы остались втроем — он, я и его брат. Он знал, что брат его никогда не выдаст, и я тоже, но если бы это выплыло наружу, он бы сильно упал в статусе.
— Можешь доставить мне радость, но только после того, как я доставлю тебе.
— Я никому не скажу, Китто.
Он покачал головой:
— Ты сидхе, а значит, владеешь магией, но гоблины всех вас считают мягкотелыми, слабее себя. Я не сделаю ничего, что могло бы пойти тебе во вред.
Я приподнялась на локтях.
— Хочешь сказать, что, если гоблины узнают, что я удовлетворила тебя орально до того, как ты удовлетворил меня, я упаду в их глазах?
Он кивнул с совершенно серьезным видом.
— Есть такие гоблины, которые думают, что царь гоблинов Кураг в тебя влюбился, и потому заключил с тобой союз. Они не верят, когда он говорит, что ты мудрая и сильная.
— И если они узнают, что со мной в постели ты бываешь доминантом, мне это повредит?
Он опять кивнул:
— И Курагу тоже. У гоблинов царь не отрекается от трона и не умирает от старости, Мерри. Его убивает его преемник.
— Самые вероятные его преемники — это Падуб и Ясень, а они тоже со мной в союзе.
— Среди гоблинов ходит слух, что ты спишь с ними только ради того, чтобы они не убили Курага.
— Они думают, я настолько дорожу Курагом? — удивилась я.
— Кое-кто думает, что близнецы не станут соблюдать ваш с Курагом договор, и гоблины смогут сами искать себе союзников, когда у Неблагих сменится правитель.
— Андаис не собирается уступать трон, — сказала я.
— Никому, кроме тебя, — уточнил он.
— А я на трон не сяду.
— Значит, она будет править, пока кто-нибудь ее не убьет. Боюсь, что тот, кто придет ей на смену, будет считать тебя угрозой своему правлению.
— Потому что страна и Богиня короновали меня и Дойла?
— И еще потому, что ты — ее наследница по крови.
— Может быть, страна выберет им нового монарха.
— Может быть… — сказал он неуверенно.
— Но какое отношение имеет вся эта высокая политика к оральному сексу в уединенной спальне?
— Пока при Неблагом дворе и в холме гоблинов все так неясно, я не хочу делать ничего такого, что может создать для тебя трудности.
Я вгляделась в его невеселое лицо.
— Ты это всерьез? Что пока при обоих дворах не будет твердой власти, ты меня удовлетворяешь первой?
Он кивнул.
Вздохнув, я улыбнулась:
— Не самое большое горе. У тебя дар к этому делу.
В его ответной улыбке не было никакой ложной скромности.
— Я был проституткой, меня передавали от хозяина к хозяйке, и то единственное, что я умел делать, надо было делать хорошо, чтобы меня ценили и берегли.
— Я раньше не спрашивала… Как получилось, что ты остался без хозяина, когда Кураг предложил тебя мне?
— Муж моей последней хозяйки приревновал ее ко мне, а это признак слабости. Ей надо было или избавиться от меня, или вызвать мужа на поединок.
Я вытаращилась на него:
— Этого гоблинского обычая я не знала.
— У нас не терпят никакой слабости.
— Ты не только и даже не столько гоблин теперь, сколько сидхе, — сказала я.
Он чуть улыбнулся — я не поняла, с каким выражением.
— Пусть так, но теперь ты меня к себе допустишь?
— А когда ты заставишь меня орать от удовольствия, что тогда?
— Тогда я предложил бы тебя трахнуть, — сказал он с очень вежливой интонацией, но чисто гоблинским выбором слов. Гоблины не занимаются любовью, они трахаются. Ну, если честно, некоторые из них все же занимаются любовью, но никогда не признаются в этом публично.
— Нас никто не слышит, Китто.
— Я хочу довести тебя ртом, а потом трахнуть.
Я вздохнула еще раз и кивнула:
— Хорошо, — сказала я.
— Хорошо? — повторил он.
Я улыбнулась, видя, как по его лицу медленно расплывается радость.
— Хорошо.
— А с ужином пусть не торопятся?
— Почему ты спрашиваешь?
Он не стал бы спрашивать просто так.
— Потому что если я доведу тебя ртом не один и не два раза, а потом буду трахать столько, сколько хочу, им придется ждать.
Я знала, что это не пустая похвальба.
— Ну, тогда надо пошустрее.
Он глянул на прикроватные часы.
— Пошустрее — это час.
Мне нравится, что Китто присутствует в моей жизни. По разным причинам.
Китто быстро заставил меня вспомнить, что у его языка не та мускулатура, что у других моих любовников. Что язык у него длиннее и тоньше, с цепкой раздвоенной вершиной. А значит, он мог им делать такое, на что не способны обладатели человеческого ротового аппарата.
Он лизал, нажимал, касался, посасывал, пока я не закричала в оргазме, а потом снова прижался ко мне ртом и быстро-быстро заработал языком — это действовало только после оргазма, как минимум одного. И, бог ты мой, сейчас это еще как подействовало. Я вцепилась пальцами в его шелковистые кудри, процарапала ногтями кожу головы. Легкая боль его только поощрила, он взлетел к новым высотам и наградил меня третьим оргазмом.
У меня глаза закатились, не видя ничего вокруг, руки бессильно упали. Кровать шевельнулась, бедра раздвинулись под нажимом его тела. Я пыталась открыть глаза, хотела увидеть, как он будет в меня входить, но тело меня не слушалось. Китто сегодня сам себя превзошел.
Новые ощущения заставили меня извиваться и корчиться от удовольствия. Он был не так оснащен, как многие мои мужчины, но и маленьким в этом месте его бы никто не назвал. Он входил в меня медленно, осторожно, контролируемо, но мое тело не желало ни осторожности, ни контроля. Бедра начали бешеный танец, и вся его осторожность полетела к чертям из-за моего нетерпения.
Он издал горловой стон, чуть ли не всхлип, а потом сдался, принял навязанный мной ритм, и мы слились в общем танце, его тело в моем, мое тело вокруг него — постельный танец, самый интимный из всех танцев в мире.
Росту ему как раз хватало, чтобы мы могли лежать лицом к лицу. Он не придавливал меня, мы могли двигаться оба — к взаимному удовольствию. Между ног зародился густой жар, и пальцы впились в спину Китто. Я задышала чаще, удерживать ритм пляшущих бедер стало трудней. И посреди этой пляски сладкая тяжесть рванулась вверх, заливая меня, и я закричала, запрокинула голову, ногти впились в спину Китто, запечатлевая на ней мой оргазм, бедра задергались бешено, и сквозь все мое наслаждение я уловила миг, когда он тоже сбился с ритма. Он пытался удержаться, попробовать довести меня еще раз, но во мне все сжималось уже, и ничего ему не удалось. Еще один последний, самый глубокий удар, и я заорала, всаживая в него ногти, словно в последнюю опору в мире, и все вокруг исчезло, унеслось, смытое пульсацией наших тел, восторгом соития, экстазом проникновения.
