В автобус он вошел, как и положено, последним и оказался прямо за спиной у сельского интеллигента. В руках у того была черная сумка из кожзаменителя, на молниях, и Витек прикинул, что кошелек, вероятнее всего, именно там. На первом же повороте он расстегнул верхнюю молнию. После первой остановки, как только автобус тронулся, запустил туда руку. И попался. Потому что мужик в попугайском прикиде тут же накрыл его руку своей.
Дергаться смысла не было. Они стояли, плотно прижатые друг к другу в переполненном автобусе, и Витек лихорадочно соображал, что ему делать дальше. Мужик, вероятнее всего, из этого самого МУРовского взвода. Если так, тогда кранты. Наденет на него браслеты, найдет пару свидетелей и прости-прощай славный город Москва. За карманную кражу — учитывая возраст и отсутствие прежних приводов — много ему не дадут. Но вот если они докопаются до истории с Людмилой Ивановной, будет хуже.
Оставалась слабая надежда на то, что мужик — не легавый. А просто попался такой бдительный. И чего- то ему от Витька надо. Иначе давно бы уже шум поднял. А так стоит и ждет следующей остановки, и руку не выпускает. А если так, то нужно только выйти. Потом навернуть ему пинка носком ботинка в голень, и пока он будет чухаться — давай бог ноги. Он даже понять ничего не успеет.
На следующей они действительно вышли, оба. Но мужик не дал Витьку совершить задуманный маневр. Он сразу развернул его лицом к себе и встал близко, очень близко, практически вплотную, так, что ударить как следует не было никакой возможности. А потом, не выпуская руки, сказал:
— У меня к тебе дело.
— Какое еще дело?
— Не шугайся, я не извращенец и к мальчикам в автобусах не пристаю. Вот они ко мне, бывает, сами лезут — не туда, куда надо бы.
— Руку отпустите.
— Обязательно отпущу. Но только после того, как ты мне пообещаешь, что не сделаешь ноги сейчас же. Потому что у меня к тебе действительно есть предложение, от которого ты можешь много выиграть.
— Ладно, не убегу, — сказал Витек, и, к полному своему удивлению, обнаружил, что действительно не собирается никуда бежать. Что ему действительно интересно выслушать то, чем его собирается заинтересовать этот чмо.
Мужичонка был и в самом деле чмо. Невысокий — примерно метр семьдесят — метр семьдесят два. Тощий. С заостренными, птичьими какими-то чертами лица, с торчащими ушами и тонким высоким голосом. С некоторой легкой сипотцой, которая слегка скрадывала высоту тона и не давала ему скатиться в полную женоподобность. Но — прикинул Витек — если этот тип начнет говорить громко, неминуемо сорвется на визг.
— Меня зовут Валентин Иванович. Валентин Иванович Колейник, — сказал мужичок. — Можно просто — Валентин. Так мне привычней.
Нет, все-таки пидор, — подумал Витек. — Ему же лет сорок. А сорокалетний мужик, который предлагает четырнадцатилетнему карманнику звать его просто по имени, никем кроме пидора быть не может. Просто не имеет права.
" —А тебя?
— Витек, — ответил мальчик. И опять удивился. Тому, что сказал ему свое настоящее имя. А потом удивился еще больше, когда услышал, как проговаривает еще и фамилию: — Виктор Королев.
— Вот что, Витек, — сказал Колесник. — Пойдем-ка мы с тобой куда-нибудь посидим. Поговорим по душам. Не на остановке же, в самом-то деле. Не бойся, не бойся. Плачу за все я и в претензии к тебе не буду.
Ага, подумал Витек, начинается.
Но, тем не менее, он пошел за Колесником следом, когда тот довольно быстрым шагом, не оборачиваясь на Витька, двинулся вдоль по улице. И когда вошел в открытый — как ни странно — в этот ранний час ресторанчик «У Бенито». Они сели в кабинке, отделенной от других таких же кабинок вдоль стены обитой гобеленом перегородкой. Колесник заказал салаты, пару антрекотов, кофе и десерт. И пару рюмок коньяку.
— Я не пью, — предупредил Витек.
— Врешь, пьешь, — усмехнулся Колесник. — К тому же эти две первые — мне. А ты потом, со мной за компанию, если захочешь.
Коньяк он выпил под салаты, сперва одну рюмочку, потом перелил в нее коньяк из второй. И пустую подставил Витьку. Колесник вынул из сумки фляжку — тоже, судя по всему коньяку хотя и початую.
Официант, который принес антрекоты, неодобрительно посмотрел на фляжку, хотел было что-то сказать, но потом, встретившись глазами с Колесником, передумал.
Ничего себе, отметил про себя. Витек. А мужичок- то, судя по всему, не такой уж и лох. Несмотря на прикид и общее чмошное впечатление. Халдеям верить можно. Халдей — он за версту чует, для кого правила, а для кого — совсем другие правила.
Колесник между тем весьма рьяно взялся за антрекот с горошком и картошкой фри и разговоры разговаривать, судя по всему, не спешил. «Что ж, — подумал Витек, —посмотрим, что будет дальше. А пока — отчего же плотно не позавтракать на дармовщинку».
Съев половину антрекота, Колесник открутил голову фляжке и, не спрашивая, разлил коньяк по рюмкам. «Ладно, — подумал Витек, — от одной меня не развезет. А человека уважить надо — даже если он и пидор».
Он опрокинул рюмку и тут же потянулся за уже отрезанным кусочком мяса. Но рука сама остановилась. Закусывать ему вдруг расхотелось.
Напиток оказался вовсе не коньяком, а просто был похож на коньяк по цвету. Что-то, наверное, вроде самогона, настоянного на каких-то травках. Пился он на удивление легко, глотки не драл и после него во рту оставалось ощущение приятной свежести — и еще какой-то запах, давно, еще с детства забытый запах, очень нужный и важный.
Витек кивнул и подставил рюмку еще раз. Колесник одобрительно посмотрел на него, но сразу наливать не стал и показал жестом — ешь, мол, закусывай. Все успеется. Витек пожевал еще мяса. Потом они выпили еще по одной. В голове у Витька стало как-то удивительно хорошо и пусто, и мир начал приобретать приятную упругую мягкость, и хотелось всех любить и гладить по головкам.
Колесник посмотрел на него и начал что-то говорить. Витек слушал его, но не слышал. То есть смысл каждого отдельного слова он понимал прекрасно, но все вместе они как-то не складывались — но, впрочем, это было и неважно! Слова были красивы сами по себе, и с каждым из них хотелось играть, как с собакой, гладить его, перекатывать и делать своим: чтобы оно радовалось тебе и виляло хвостиком. Колесник как раз и говорил что-то о собаках, и Витек добродушно с ним соглашался, с этим смешным человечком, таким приятным и милым, который не обиделся на него, карманника, который угостил его прекрасной едой и вот этим самым — великолепным — напитком, а теперь сидит и говорит с ним на равных, как взрослый со взрослым.
Потом они ели десерт и пили кофе. Фляжку Колесник спрятал — еще один жест, который показался Витьку добрым знаком. Он понял, что у меня голова поплыла, и упаивать меня до одурения вовсе не собирается.
Потом они поехали куда-то, сперва на автобусе, потом на метро. Потом было какое-то большое помещение, которого Витек сперва не узнал, а когда узнал, то не очень даже удивился. Белорусский вокзал. Значит, дальше мы едем на поезде. Ну что ж, на поезде, значит на поезде. Где-то в самом дальнем краешке памяти у него вспыхнуло воспоминание — все правильно, так и должно быть. Мы же еще в ресторане договорились, что поедем вдвоем в какое-то место в лесу, где будет много собак и мало людей. А люди все будут — свои в доску. И где не нужно будет тырить по карманам, и они все вместе будут делать что-то очень большое и важное.
Потом был поезд, и Колесник заботливо уложил его на нижней полке, а сам взобрался на верхнюю. И еще Витек запомнил, как Колесник объяснял соседям по купе, что да, сынишка у него неважно себя чувствует. Приехали на пару дней в Москву — в Третьяковку сходить, на Красную площадь и так далее. В первый раз мальчишку в Россию вывез. Ну сами понимаете, масса впечатлений, плюс усталость. Вот его и развезло немного. Ничего, в Минске оклемается.
Что было в Минске, Витек уже не помнил.
Глава 2
Погода в Москве, предупреждали их, переменчивая, захватите плащи. Они захватили. Оказалось, жара, вполне типичная для начала августа, от которой не спасал налетавший порывами ветерок. Лишней обузой показались не только плащи, но и официальные пиджаки, в которые им велено было обрядиться. Они взмокли уже в аэропорту, едва успев сделать несколько шагов. Ни Сивцов, ни Семашко к пиджакам не привыкли.
