Это застигло Морта врасплох.
– Так ты на все это просто наткнулся?
– Все правильно, – сказал я с полным самоосуждением. Долли шмалял по двум группам полицейских – по одной вверх по улице, по другой вниз. А у полиции было что-то вроде скачек с препятствиями. На улице находилась масса невинных прохожих, а, кроме того, они стояли лицом к лицу с Врагом Общества Номер Один, опаснейшим преступником со времен легендарного Диллинджера[11]. Они не настолько жаждали отработать свою зарплату.
– А что делал ты?
– Не знаю, что я делал. Просто стоял. Как бы застыл. Слишком испугался, чтобы броситься на тротуар. Я находился не далее чем в пятнадцати футах от Долли. Он был само хладнокровие. Еще что-то сам себе насвистывал, выпустив парочку тринадцатимиллиметровых ракет по полицейским, сначала в одну сторону, потом – в другую. Его люди выбежали с награбленным из банка и нырнули в бронированный автомобиль, который ждал на улице, пока они сделают дело. Ну, и я тоже сделал несколько снимков.
Морт с душевной болью закрыл глаза.
– Тоже сделал?
– Ага. Вспомни снимки.
– Я думал, ты снимал телеобъективом откуда-то там, – пробормотал он. – Продолжай.
– Итак, когда Долли меня заметил, он поднял свой гироракетный карабин – или что там у него было, – чтобы разок в меня пальнуть.
Глаза Морта вновь широко открылись.
– Но, очевидно, в обойме кончились патроны, а времени перезарядить у него не было. Забираясь вслед за своей командой в машину, он попытался схватить камеру, но к этому времени я вышел из столбняка и сделал шаг назад, немного поспешно, и шлепнулся прямо на задницу.
Как бы то ни было, я отнес фотоаппарат в отдел иллюстраций и оставил его старшему технику фотолаборатории. Я сказал ему, что там, возможно, есть что-то по поводу ограбления, но он лишь бросил взгляд на детскую камеру и вернулся к обычным снимкам, которые приносили штатные корреспонденты: улица снаружи банка, трое раненых полицейских, вскрытый сейф, взорванный Долли и его ребятами. Прошло немало времени, прежде чем они обнаружили, что на каждом из моих снимков все, как живое. К тому моменту я оправился от потрясений и зашел сюда, к тебе. Ты как раз работал над этой поистине детективной статьей о банде Теттера и имел всю неофициальную информацию. Таким образом, строго между нами, мы просто состряпали эту статью, и я взял и представил ее Блакстону. Вот так я и получил Пулитцера второй раз.
– И заплатил мне четыреста зеленых за то, что я ее написал, – простонал Морт. Он посмотрел на меня и закачал головой. – Просто не могу себе представить, что у тебя хватило мужества вот так вот стоять и снимать кадр за кадром все происходящее.
– Я не могу тоже. Не могу вспомнить, как я это делал. Камера была автоматическая – самопротяжка кассеты и все такое. Может быть, у меня просто дрожал палец.
– Слушай, – потребовал он, – а как ты ухитрился отыскать ребенка Шульцев? Ну, это дело с первой Пулитцеровской премией?
– Ты мне просто не поверишь, – ответил я, поднимаясь. Ладно, пойду-ка я лучше по своим делам.
– О, грандиозно! – воскликнул он. – Это теперь, когда я совсем проснулся?! – Он взъерошил копну своих волос и обиженно высунул язык.
Я не отправился по своим обычным воскресным делам – прачечная, магазины и тому подобное. Мои чувства пребывали в расстройстве.
То, что должно было произойти, было очевидным. Старая Головешка Блакстон так и будет поручать мне задания для салаг. А я, в свою очередь, так и буду прокалываться на каждом из них. Все это не тот материал, который я мог бы принести к Морту Циммерману на обработку. Я мог себе позволить присутствие его призрака лишь в действительно больших статьях. За прошедший год я обращался к нему раз восемь-десять, включая оба известных случая, и каждый раз он с задачей справлялся. А почему бы и нет? Двадцатилетний свободный художник.
Покинув его дом и забравшись в свой «фольксаэро», я заметил мужчину, который уставился в витрину соседней бакалейной лавки-автомата, находившейся рядом с подъездом Морта Циммермана. Подобные витрины не настолько интересны, чтобы так пристально их разглядывать, но мое внимание привлекло не это.
У меня возникло смутное чувство, что мы знакомы и что надо бы поздороваться, но я никак не мог вспомнить его имя.
Я включил воздушную подушку и выжал педаль газа. Миновав полквартала, я вспомнил. Это было не совсем знакомство. Прошлым вечером я видел его в «Дыре». Он сидел в кабинке сразу позади меня. Мне он показался одиноким посетителем; пока я там был, он ни разу не двинулся с места, а просидел до закрытия.
Не представляя себе точно зачем, я зашел в библиотеку. Думаю, у меня была смутная мысль попытаться найти что-нибудь новенькое, чем можно было бы привести в восторг Уэнтуорта Уилкинза. Приди я с по-настоящему взрывоподобной темой, то, вероятно, смог бы использовать Морта для написания статьи и сохранить свой имидж, если не перед Старой Головешкой, то перед коммерческим директором «Джорнал». Тогда я снова приобрел бы статус специального, корреспондента, то есть имел бы условия, когда фактически не нес бы ответственности перед Блакстоном и никому по-настоящему не, был бы подотчетен.
В библиотеке я ничего не нашел. Так или иначе, я непроизвольно занялся проверкой утверждений Морта о политике. При этом не, могу сказать, что политика когда-либо меня особо интересовала.
Насчет двухпартийной системы он был прав. Третья партия стала делом позапрошлых лет. Я проверил данные по местным выборам. С каждыми проходящими выборами партиям меньшинств становились все патетичней, а количество штатов, где они попадали в бюллетени, становилось все меньше. Прогибиционистская партия[12] – одна из трех старейших в стране – была включена в бюллетени только в одиннадцати штатах и имела менее двадцати тысяч голосов. Социалистическая лейбористская партия – третья в стране по величине, набравшая почти миллион голосов при Юджине Дебзе[13], – на последних выборах добилась успеха в семнадцати штатах; правда, в некоторых из них регистрация кандидатов была чисто формальной – фактически они не баллотировались.
Не знаю, почему это вызывало мое беспокойство.
Мне это было неинтересно.
В то же время я просмотрел кое-какую статистику по преступности.
Количество преступлений, а особенно мелких и среди несовершеннолетних, росло не как-нибудь, а в геометрической прогрессии. Количество же наказаний, очевидно для компенсации, уменьшалось почти с той же скоростью. Какой-нибудь молодой подонок мог натворить все что угодно, кроме, быть может, убийства или крупного ограбления, и отделаться тем, что его лишь слегка пожурят. К тому времени, когда он станет завзятым нарушителем, может статься, у него появятся покровители, которые замяли бы и более серьезные дела.
