Но времени не было. Он подозревал, что Напье может оказаться на приеме и помешать, а после похищения Вортрайха — почти наверняка будет. Однако это было не важно. Шестерни были давно запущены и крутились исправно. По большому счету не важен даже был итог возложенной на него миссии — любой исход приведет к одному результату. Все, что от него зависело, он с успехом выполнил. Нужно было уходить. Жаль лишь одно: не получится насладиться зрелищем, которое вот-вот начнется.
Менталист нащупал под рубашкой талисман возврата, извлек его, по привычке сделав вид, что поправляет галстук. Набрал воздуха, чтобы произнести слово-активатор, и только лишь хрипнул, выпучив от страха глаза.
Менталисту сдавило горло, он начал задыхаться, почувствовал, как голову тянет вверх, а вместе с ней и оставшееся тело. Его подняло на носки туфель, а затем вовсе оторвало от пола. Зал побежал в мутнеющих за стеклами очков глазах и остановился перед парой серебряных бельм. Менталист выдавил сухой скрип из передавленного горла.
Сигиец левой рукой сорвал с него талисман возврата и не глядя швырнул куда-то в угол. Ухватил менталиста правой за горло, поставив того на пол.
— Эрвин Месмер, где твой хозяин? — спросил сигиец, чуть разжав пальцы.
Месмер кашлянул, попытался высвободиться.
— Убийца! — закричали совсем близко, почти в самое ухо.
Сзади на сигийца набросились двое, оттаскивая от Месмера, выкручивая и заламывая руки. Сигиец извернулся, одному ударил локтем под ребра, другого обхватил за шею, перекинул через плечо, едва не придавив гостем Эрвина Месмера, и пустил в кряхтящего первого волну силы, окончательно сбивая того с ног и отшвыривая на скучковавшихся гостей приема. Кто-то еще из гостей, набравшись храбрости или защищая честь мундира, набросился на Райнхарда, но сперва получил по носу и в челюсть, а потом проделал неестественный, пугающий кульбит в ту же стайку ошарашенных гостей, которые от столкновения посыпались, как кегли. Затрещали юбки и брюки. Сверкнуло исподнее. Кто-то оказался на ком-то, кто-то — под кем-то.
По залу вдруг пронесся резкий неуместный, невозможный и невероятный в Люмском дворце рев дикого животного. Откуда-то с противоположенного конца, где под строгими очами кайзера всего минуту назад вдохновенно, со всем этельским красноречием произносил свою речь шах Мекмед-Яфар.
Поднялся вой, визг, писк, крик, в которых потонули совсем не аристократические, но выразительные обороты речи. Где-то загремели подносы, зазвенел бьющийся хрусталь фужеров и бокалов. Кто-то кого-то опрокидывал в попытках пробиться к дверям. Что происходило с первыми лицами и виновниками торжества — мало кто из гостей видел, а если даже и видел, то больше интересовался собственной участью в начинающейся давке.
Месмер, не теряя времени, пытался уползти и даже не без успеха проделал несколько футов, перед тем как его потащило по блестящему мраморному полу обратно. Месмер испуганно взвыл, скребя по плитам ногтями.
Райнхард перевернул его ногой, наклонился, чтобы поднять, но тут от дверей сквозь толпящихся гостей и слуг наконец-то пробился почетный караул гвардейцев семнадцатого Зейденского полка, сопровождавших первых лиц высокой встречи. С алебардами. Хоть и церемониальными, но увесистыми, внушительными и с копьями.
На миг караульные гвардейцы замерли, оценивая ситуацию, пересеклись взглядами с глазами сигийца, демонически блестящими отражавшимися огнями богатой иллюминации. Райнхард молча помотал головой и указал пальцем на Месмера — щуплого, невысокого растрепанного, раскрасневшегося мужчину лет сорока с интеллигентным, но насмерть перепуганным лицом и одуревшими глазами. Караульные глянули на лежащего на полу, глянули вновь на сигийца, направляя в него копья алебард.
Райнхард дернул щекой со шрамом.
***
Из неопубликованных мемуаров графа К.:
'…Паника уже началась и только нарастала. Вокруг стоял шум и возбужденный гомон. Гости пришли в движение. Кто-то тянулся к лежащему на полу барону Гранди. Кто-то ничего не понимал и просто вертел головой по сторонам в попытках определить, где обозначенный виновник бурно развивающихся событий. Кричала некая известная фрау, чье имя я не смею указать в этих строках. Кричала очень тонко, противно, громко и монотонно. Из-за этого перекрывающего все крика почти никто и не услышал приглушенный хлопок, а запах пороха утонул и затерялся в стойком амбре дорогостоящих духов и пудры, тьердемондского шампанского и аристократично-благородного пота.
Когда крик оборвался, всеобщее внимание привлекала уже борьба в противоположенной стороне бального зала. Что там происходило в точности — судить не берусь, а досужие сплетни пересказывать не имею желания.
Графиня Даниэль Луиза Шарлотта ля Фирэ висела на господине министре Освальде Бейтешене и, не соответствуя своему пусть и номинальному, но высокому титулу, ругалась, кажется, даже не по-тьердемондски. При этом оба отчаянно возились и боролись. Со стороны это смотрелось, по меньшей мере, странно, если не сказать «нелепо». Министр был мужчиной крупным и тучным, графиня обладала значительно более скромными габаритами, но борьба продлилась непозволительно долго. Настолько, что впору было бы задаться вопросом, куда смотрят гвардейцы-зейденцы, которые следила за тем, чтобы между делегацией и гостями сохранялось безопасное расстояние, и почему вообще допустили нечто подобное.
К своим обязанностям гвардейцы приступили только спустя полминуты, если не больше. Они оттащили графиню за руки. Графиня была в крови — ранена в живот. Крови успело натечь много, залило все платье. Гвардейцы пришли в растерянность. Графиня же крикнула — цитату приводить не решусь, но в общем смысле'
***
— Отъебитесь, мудаки затраханные!!! — истерично заверещала Даниэль, метавшаяся и бившаяся в руках двух гвардейцев. — Министр! Недоебки, министра держите!!!
В животе жгло от боли. Перед слезящимися глазами поплыл кровавый туман. По венам потекла черной жижей мерзость. Даниэль почувствовала, как тонет и захлебывается в болоте, из которого вместо нее всплывает та, другая, которая спала слишком долго и успела изголодаться по хорошему веселью.
— Министр!
Ее скрутил спазм, болезненно сокращающий мышцы живота. В расплывающемся по платью красном пятне проступило черное, жирное, маслянистое. Даниэль содрогнулась, выдавив из себя не то хрип, не то смех. Из-под ворота и левого рукава выползли тугие жгуты вздувшихся вен, уродливо рассекающих чернотой белую кожу. Рот наполнился голодной слюной предвкушения.
***
'…в общем смысле, что у министра пистолет.
После этих ее слов мы действительно заметили у министра в руке карманный пистолет, уже разряженный, от которого, впрочем, хэрр Бейтешен тотчас избавился и предпринял попытку напасть на его высочество Мекмед-Яфара сзади врукопашную. Охрана шаха уже среагировала и закрыла его от возможного нападения из зала, но кто же из нас мог хотя бы в мыслях допустить, что нападения стоит опасаться со спины?
Гвардейцы оставили раненую графиню и попытались остановить потерявшего разум министра, однако именно в этот момент'
VII
По залу пронесся резкий неуместный, невозможный и невероятный в Люмском дворце рев дикого животного — черной пантеры, невесть откуда появившейся здесь.
Огромная кошка совершила невероятно длинный и грациозный прыжок мимо отскочившего в сторону кабирского шаха и всей своей массой сшибла министра с ног, повалила на пол, уселась на нем, придавив лапами. Освальд Бейтешен ударился затылком о мраморные плиты и на миг потерял сознание. А придя в себя, увидел над собой оскаленную кошачью морду и заорал во все горло. Пантера зарычала, щелкнула зубами у самого носа министра, вынудив того умолкнуть на полузвуке, зажмуриться, затаить дыхание и вжаться в пол. Затем угрожающе нависла над ним, скаля зубы, шумно обнюхала и лизнула министра красным языком в лицо.
