Как и ожидалось, важный разговор откладывать на завтра не стали. Ко мне подошли и тихонько попросили посетить выделенное для беседы помещение минут так через десять. Я кивнул и поднялся. Но сначала двинулся к выходу, накидывая на плечи тяжелую куртку. Выйдя на мороз, оставаясь у ворот, я вгляделся в темноту и не сразу различил пару тяжелых гусеничных машин. Я знал, что луковианцы оставили свою технику здесь, но хотел увидеть не ее, а то, где они ее оставили. И увиденное мне понравилось — машины стояли так, чтобы ни в коей мере не блокировать и даже не сужать выезд из ворот нашего Убежища. Внешние огни потушены, но внутри салонов через стекла виден тусклый свет — само собой, кто-то остался там внутри.
— А вот это интересно — тихо произнес я, заметив, как именно стояли эти две машины.
Один из вездеходов был «крестовым» — явно трофейным и созданным на заводах хозяев планеты. Характерные очертания кокпита, торчащие обрубки «крыльев»… Размеры меньше чем у моей машины, но высота примерно та же. А вот соседний транспорт выглядел переделкой. Скорей всего база «здешняя», но к ней добавили «крылья» из листов стали — детали мне позволил разглядеть ненадолго загоревшийся над вратами свет мощной лампы, что вскоре погасла, но все же успела послать в снежную пустошь световое направление для возможных вольноотпущенных после сорока лет отсидки. Что я успел разглядеть — вездеходы были соединены крыльями, образовав единое пространство. Они причалены друг к другу — то есть луковианцы продолжали следовать здешней древней традиции, что царила как в воздухе, так и на земле.
По методу и подобию…
Есть над чем задуматься.
Вспомнив о утекающих минутах, я вернулся в Убежище и заспешил к лестнице. Время откровенных бесед…
В большой и ярко освещенной комнате я уселся не в центре, но и не в углу, опять же не собираясь строить из себя ни незаменимого и неповторимого, ни таинственного и замкнутого. Но место выбрал нейтральное для всех, усевшись в кресло между двумя собравшимися здесь сторонами.
— Здравствуй, Охотник — не скрывая своего интереса, произнес сидящий в метре от меня старик в простой черной водолазке и серой кожаной жилетке. Зачесанные назад седые волосы, покрытое сеткой глубоких морщин вытянутое лицо, перечеркнутая давнишним шрамом широкая переносица и внимательный взгляд цепких серых глаз — Много слышал о тебе.
Я улыбнулся в ответ:
— И вряд ли слышали только хорошее.
— Ну это смотря с какой стороны судить…
— Согласен — кивнул я.
— Мое имя Ванло. Мы прибыли из Бункера Восьми Звезд. Моя должность там довольно размыта, но в целом я один из помощников нашего лидера.
— Охотник. Во всех смыслах этого слова.
— Знаю. — Что ж… раз мы все в сборе — Ванло вопросительно взглянул на терпеливо молчащего Михаила Даниловича, дождался его утвердительно кивка и продолжил — Тогда я начну… и начну с искренних и глубоких извинений касательно убежища Пальмира. И да — я понимаю, что никто не поверит моим словам. Однако, так оно и есть — мы не собирались и не собираемся причинять вред Пальмире или иному любому из здешних теплых и порой едва теплящихся огоньков жизни. Ведь мы сами точно такие же огоньки зыбкой жизни, как и все остальные. Все мы боремся за недолгое, учитывая наши годы, выживание. Я чувствую острую вину за поведение одного из наших… и да, я признаю, что мы давно знали о том, что его заранее избрали для ухода в Пальмиру — он сам сообщил нам об этом за годы до этого, когда еще находился в полете. И да, я признаю, что мы просили его выйти на связь, коли он вдруг обнаружит нечто крайне неординарное — прервавшись, Ванло оглядел наши лица, ни на ком не задерживая взгляд — А если бы ничего неординарного не обнаружилось… то мы просили его жить долго, счастливо и по возможности с честью, во всем помогая остальным. И нет — он не был шпионом. Ни в коем случае! Да и какие секреты выведывать? Местоположение еще одного убежища? Рано или поздно они сами объявят о себе, ведь рано или поздно любые механизмы изнашиваются, а затворники превращаются в проповедников…
Сделав еще одну паузу, он неспешно сделал несколько глотков чая. Я задумчиво молчал, ожидая продолжения и оценивая его и сидящих рядом с ним. В комнате присутствовало всего трое луковианцев — хотя прибыло их куда больше, но многие остались в Холле. Их возраст удивительно неопределим, хотя выглядят очень крепкими и бодрыми, причем это сразу после долгого и достаточно утомительного путешествия внутри стальной трясущейся коробки.
— Я прошу… прошу не винить его за содеянное и беру его вину на себя. Я был одним из тех, кто регулярно общался с ним. Мы не раз чалились там наверху, хотя я спустился вниз чуть раньше. Я был тем, кто вдохновил его согласиться с предложением отправиться в Пальмиру, и я был тем, кто просил его нарушить молчание, если он сделает большое открытие. И вот… случилось… но я не понимаю, почему он пошел на саботаж. Не понимаю! — он впервые поднял ставший чуть эмоциональней голос, но тут же снова заговорил тихо и бесстрастно — Мы против смертей! И мы против порчи исправных добрых механизмов. Мы луковианцы… и мы чтим работающие сложные системы так же сильно, как другие расы чтут своих богов.
Ого…
Вот это неожиданное и, судя по всему, искреннее признание — про почитание исправных сложных систем. И в его глазах действительно зажглись искры негодования, хотя они вполне могли быть объяснены его актерским талантом.
— Я не называю его имени потому как жестоко разочарован в нем как разочарую в любом, кто осмелится на попытку убийства. И ничем другим его деяния не назову… Он потерян для нас. И будь он сейчас среди нас — мы бы судили его справедливо и беспристрастно.
— А где он? — спросил Михаил Данилович, неспешно разливая по крохотным рюмочкам алкоголь из уже знакомой мне бутылки — Где этот искусный продуманный саботажник…
— Искусный — согласился Ванло — И действия его были продуманными. С этим не поспоришь, ведь благодаря нашему радиообмену я уже знаю о характере нанесенных им повреждений. Мы знаем, что вы восстановили работоспособность чудесных механизмов… и в благодарность доставили с собой редкие узлы и несколько бочек алой смазки. Мы называем ее иначе, но ваше название нам тоже близко… А насчет судьбы несчастного запутавшегося луковианца — мы не знаем. Я не лгу. Уже от вас мы узнали, что он покинул Пальмиру и больше не вернулся. Мы не подбирали его… да и как успели бы? Ведь расстояния велики, а маршрут до таинственного убежища раньше нам был неизвестен…
Я машинально кивнул — в его словах есть резон. Мне неважно лжет он или нет про самовольный саботаж. Но вот перехватить рванувшего в снежную пустошь одинокого человечка действительно тяжело. Я видел карту на стене, где отмечены известные убежища — и рядом с Пальмирой нет луковианских очагов жизни. Там вообще рядом никого, ведь эта зона слишком близко к опасной черте, где достаточно регулярно падают сбитые кресты.
Ванло опять вгляделся в мое лицо, ничуть не пытаясь своего интереса. Я легко выдержал его взгляд, оставшись спокойным и молчаливым.
— Ты мне не поверил… — подытожил старый луковианец.
— Не поверил — согласился я — Но и не говорю, что вы лжете.
— Не понимаю. Так я лгу или нет?
— Дело не в этом — ответил я — Я рассматриваю все варианты. И хотя бы в одном из них вы не лжете — и этот вариант я тоже рассматриваю не для галочки, а добросовестно и старательно продумывая каждый аспект. Но у меня не сходится…
— Как и у меня — кивнул Михаил Данилович, обменявшись со мной понимающим взглядом — Одиночке такое зачем? Свихнулся? Так и свихнутому этого не надо… Опять же спятивший старик не станет устраивать столь тонкий и незаметный саботаж. Уйти в мороз может, да, а вот устраивать протечки в самых недоступных и мало кому известных местах… не верю…
— Не сходится — поддержал его сидящий рядом с ним старик, что присутствовал в нашей уже кажущейся столь давней экспедиции за животворной «плотью» Столпа — И ведь даже колебаний, похоже, особых не было. А сделано все как? Прямо как по партийной инструкции… Все как в старой советской поговорке: волей партии — руками народа.
