— Отец… — всё ещё не веря, повторила она и всхлипнула.
Министр осторожно поднял её и попутно ощупал на предмет переломов. Вроде, все кости целы. Отдать сюртук по причине безопасности не мог, поэтому просто обнял, позволив уткнуться мокрым лицом в рубашку.
— Натэлла, он с тобой развлекался? Просто да или нет. Ты знаешь, о чём я.
Тело девушки напряглось, но она промолчала.
— Значит, да, — глухо констатировал герцог. — Но лучше скажи, прав я или нет, от этого зависит жизнь человека.
— Ты меня заберёшь? — Натэлла с надеждой заглянула в его лицо. — А он… Он раздел и смотрел. Это так ужасно! А потом….
— Хорошо, — оборвал её министр, — врач посмотрит.
И если Натэлла не девственница, кто-то умрёт за компанию с подружкой.
Герцог присел на чурбан, служивший в землянке стулом, и позволил дочери устроиться у себя на коленях. Она буквально висла на нём, не желала отпускать. Министр никогда не мог понять этой навязчивой привязанности. Чуть что — слёзы, чуть что — спрятаться за его спиной. Трусливая порода матери. Зато честная, никогда не врёт, ничего не скрывает.
— Не надо, он другие вещи делал, — покраснев, замотала головой Натэлла и ещё теснее прижалась к отцу. От неё пахло немытым телом и несвежим дыханием. — Он руками…
— Ладно, тихо, — прервал поток слёз министр, — я тебя заберу. Только ты будешь молчать, хорошо? Всё, что нужно, скажу следователю я. А то всех утопишь в рыданиях.
— Ты в отставку подал, да? — глаза Натэллы блестели как два драгоценных камня. — Из-за меня? Сколько ты заплатил?
— Неважно, — пожал плечами герцог и стёр со щеки дочери грязь. — Нет, не подал. И, — он чуть помедлил, — лучше тебе пожить в Трие. Охрану выделю, никакой некромант не доберётся. К Зимнему балу ты должна поправиться. Слышишь, Натэлла? Мне не нужны кашляющие мощи. Морской воздух полезен — вот и дыши. Приезжать вряд ли смогу, не до этого, но ты взрослая.
Девушка кивнула. Она привыкла к одиночеству, тому, что у отца свой мир, а у неё — свой, и они редко пересекаются. Зато герцог не кричал на неё, целовал на ночь и даже временами соглашался взглянуть на рисунки. Натэлла верила, он её любит. Да и как иначе, если стоило пожаловаться, и обидчик тут же получал по заслугам. И подарки, отец часто что-то дарил. Подружки завидовали, а Натэлла радовалась. И жутко волновалась, когда открывала с ним свой самый первый бал.
— Есть хочешь?
Да, глупо было надеяться, будто дочь изменится. Но и не сломалась, с головой хорошо. Ничего, до отъезда в Трию герцог посидит с ней немного, проследит, чтобы Натэлле не досаждали напоминаниями о некроманте. Пригласит подруг, да и её величество наверняка заберёт под крылышко. Можно взять Натэллу на охоту. Там много молодых людей, найдётся, кому поухаживать. Мужское внимание нравится любой девушке, а смех и веселье не оставят места дурным мыслям.
Натэлла тяжко вздохнула. Герцог догадался, это «да». Значит, некромант её голодом морил. Если думает, что безнаказанно, то глубоко ошибается. Договор был иной, а проценты министр возьмёт высокие.
— Покажи запястья.
Герцог снял-таки сюртук и укутал дочь. Та благодарно улыбнулась и вытянула руку. Даже слабый свет не мог спрятать следы от порезов.
— Вот тварь-то! — скрипя зубами, пробормотал министр.
Он принял решение, и оно вряд ли обрадует мэтра Карена. Только сначала пусть выполнит работу.
Натэлла меленько дрожала, и герцог прижимал её к себе всё сильнее, чтобы успокоилась. Наконец, развернул и уткнул лицом в рубашку, придерживая за затылок. Тонкие девичьи руки обняли его. В чём только душа держится! Натэлла вздохнула и затихла.
— Всё закончилось, — погладив по спутанным волосам, прошептал министр. Помедлив, поцеловал. Какие с такой политические игры, ребёнок совсем!
В это время вернулся мэтр Карен и многозначительно хмыкнул при виде колоритной картины. Однако вслух ничего не сказал, только укрепился во мнении, что заказчик не чужой девчушке.
— Я её забираю, — тоном, не требующим возражений, заявил герцог. — Потом вернусь, и мы обсудим сложившуюся ситуацию.
— Как вам будет угодно, только не здесь. И за девочку заплатить надобно, раз отец не раскошелился.
Натэлла удивлённо вскинула голову, заглянув в глаза герцогу. Тот склонился к самому её уху и шепнул: «Он не знает, кто я. Так лучше». Девушка понимающе кивнула и снова спрятала лицо на отцовской груди. Она тоже собиралась молчать.
Герцог не удостоил его ответом и вытащил артефакт переноса.
— С вами свяжутся, — обронил он и вместе со вспышкой растворился в воздухе.
Заряда хватило, чтобы переместиться в Трию. Министр специально настраивал артефакт на поместье, поэтому сейчас очутился в кабинете. Перехватив Натэллу за талию и убедившись, что её не тошнит, герцог извлёк из тайника второй артефакт, первый же поставил на подзарядку. Рискованно, конечно, при дочери, но она не запомнит и не поймёт, что в той колбе. Воздух и воздух, а на самом деле энергия. Пользоваться артефактами при Натэлле герцог не боялся: по долгу службы и в силу природного ума он умел обращаться с магическими предметами и пользовался ими в быту.
— Ты опять амулеты не надела? — пожурил министр, осмотрев дочь. Теперь, в солнечном свете, она казалась тенью человека. — Или сняли? Серёжки где? Я тебе что сказал? Носить, не снимая. А ты?
— Они к платью не подходили, — виновато пролепетала Натэлла и, наконец, отцепила пальцы от отцовской рубашки.
— Жизнь дороже внешнего вида, — отрезал герцог и осторожно выглянул в окно: не видит ли кто? — Лучше чтобы изнасиловали и убили? Как понимаю, пояс тоже сняла. А он что? Жал? Пойми ты, дурочка, я по амулетам бы знал, где ты и как ты. И знал бы, что никто не опозорил, не воспользовался силой крови. Это не драгоценности, а защита.
Натэлла покаянно опустила голову. Пояс она не носила, но боялась признаться в этом отцу. Как и в том, что случилось в землянке.
Картинки недавнего прошлого ожили, заставив вновь пережить страх, позор и смущение. Захотелось забиться под одеяло и пролежать так долго-долго, пока видения не отступят. А потом нежиться в тёплой ванне, стирая воспоминания.
— Надеюсь, выводы ты сделала, — герцог сменил гнев на милость. — Сейчас будем в столице.
— А можно?..
Натэлла боялась попросить. Это даже маленьким детям нельзя, а теперь и вовсе недопустимо. Отец неправильно поймёт, хорошо, если только высмеет. А слуги обязательно выдумают нечто жуткое, то, о чём никогда открыто не говорили в свете, но иногда случалось. После такого не приглашают на балы, хотя общество дозволяет многое, что запрещено.
