так, Егор Егорович. Жду вас завтра к девяти ноль-ноль. Будьте любезны прихватить копию кассеты.
— Прихвачу. Но это ещё не всё. В личном деле лежит моё заявление на имя начальника пятого отдела, подписка о сотрудничестве и неразглашении, а также многочисленные рапорты в связи с неблагополучными явлениями в Белгосуниверситете, с гастролями «Песняров» по Центральной России и расследованием взрыва на Калиновского, 46. Если Образцов сделает их достоянием общественности, мне нужен будет отъезд в Россию, новая личность, документы. Знаете ли, ни университетские, ни милиция, ни музыканты не любят агентов «кровавой гэбни».
— Справедливо. Очень надеюсь, до распространения компрометирующих сведений не дойдёт. Аркадий, уводите вашего «Вундеркинда». Меня он тоже утомил.
На коридоре Егор признался:
— Клянусь, жопа от страху мокрая. Если бы и ты начал крутить хвостом, не знаю, не видел, он на нас не работает…
Капитан положил ему руку на плечо.
— Мы тоже работаем далеко не всегда в белых перчатках. Но хотя бы своих не бросаем. Тем более подписан приказ главы КГБ БССР о поощрении тебя за раскрытие взрыва в гастрономе. Если генерал увидит в справке, что человек с фамилией, удивительно напоминающей фамилию известного киноартиста, в течение недели упомянутый как наш герой, а потом как посторонний, поломавший офицера из пятой управы, у него непременно проснётся любопытство. Не исключено, победная реляция уже отправилась в Москву...
— Так какого хрена Образцов...
— Скорее всего — приказ. Хоть сдохни, но делай что хочешь и похорони безумную историю, что сотрудник убил постороннего гражданского, а ещё пытался убить нашего же агента на связи. Вот Коля и сделал всё, что мог — попытался перевалить дерьмо на твою голову. Бестолочь.
— Значит, я бросаю «пятак». Хрен им в зубы, а не сотрудничество.
— К «Песнярам» они тебя внедрили? Не сжимай зубы в потугах сохранить служебную тайну. Сазонов приказал забрать оперативное сопровождение ансамбля для предотвращения их использования иностранными разведками.
— Мулявин не хочет меня в Америку брать. Боится после скандала в Чернигове.
— Я его попрошу переменить решение.
— Ты? А ты кто такой?
— Завтра узнаешь. Да ладно, можно и сегодня. Сотрудник Белгосфилармонии, помощник художественного руководителя ансамбля «Песняры».
— Иди ты… Поздравляю. Поправишь материальное положение.
— Так полставки всего, — понизил голос Аркадий при виде приближающейся навстречу пары офицеров. — Ставка восемьдесят, полставки — сорок.
— И десять рублей с каждого концерта в Минске или на гастролях, если ты ездил с нами. Гастроли — это минимум сорок концертов, четыреста рублей.
Аркадий, отпиравший дверь своего кабинета, замер с ключами в двери.
— Брешешь?
— Сам увидишь. Нет, ну ты можешь сдавать излишки в кассу КГБ. Позволь угадать: ты будешь первый, начиная с орлят Дзержинского, кто решился на подобное. Предупреждаю, работа нервная, вредная.
— Чем?
— После каждого концерта бабы гроздьями виснут. Такие, что у тебя встанет, даже если с детства импотент. А низзя.
— Справлюсь. Пока что Сазонов велел быть тебе родной матерью.
Они зашли, наконец, в кабинет Аркадия. Снимая куртку, Егор увидел под оргстеклом, накрывшим столешницу рабочего стола оперативника, маленькую цветную фотку, на ней — Аркадий, улыбающаяся женщина и пара детишек трёх-пяти лет.
— Родной матерью? Грудью кормить?
— Провести с тобой вечер и ближайшую ночь. До очных ставок с «пятаком». Головачёв наверняка узнает, что ты отпущен. Значит, дело раскручивается не по их тупому сценарию с непризнанием существования агента «Вундеркинд». Что им с отчаяния в башку стукнет, никто не предскажет. Перекусим, отвезу тебя в спортзал, потом заберу. Домой к тебе не нужно.
— Нужно рядом, в соседний дом. К моей девушке. У неё спрятана запасная кассета. Могу там и переночевать. Хочешь, спрошу, есть ли на примете сговорчивая некрасивая подружка для тебя?
— Почему некрасивая? Ладно, к девушке заедем. На пять минут. А потом переночуем на конспиративной квартире.
После тренировки Егор заскочил к Элеоноре без предупреждения. Открыв дверь, она удивлённо приподняла бровь.
— Внезапно. Проверяешь, не привожу ли я мужиков?
— Да, родная. Заодно и проверил. Но мне нужно забрать пакет, оставленный у тебя в шкафу.
— Сразу убегаешь?
— К сожалению. Внизу ждёт машина. Конечно, четверть часа водитель подождал бы, но вот так, по-кроличьи, это не для нас с тобой. Давай завтра, не торопясь.
— Вижу что-то случилось… — сексуально-сооблазнительный прищур уступил место тревоге. — Как я сразу не сообразила!
— Уже с большего утряслось, — он обнял её, с удовольствием зарывшись лицом в пушистые русые локоны. — Но я начинаю тебя бояться. Ты слишком проницательна.
— То ли ещё будет, когда тебя узнаю лучше.
— То ли ещё будет ой-ёй-ёй. До завтра!
Завтра обещало быть насыщенным днём.
22
Образцов держался уверенно, как говорили в старину — гоголем. Егор пожалел, что свидетелем их неофициальной очной ставки нельзя пригласить Элеонору. Она, гордящаяся проницательностью, могла бы потренироваться, отличая правду от лжи.
Майор сидел спиной к окну, Егор ближе к выходу. Офицер, подрабатывавший водителем «Волги» при задержании на Московской, 17, теперь расположился у противоположной стены с блокнотом в руках.
Перед началом беседы Ростислав Львович включил магнитозапись.
— Николай Николаевич, расскажите, что вам известно о гражданине Евстигнееве и об инциденте с сотрудником КГБ Волобуевым.
— Егор мне знаком, — не стал отрицать Образцов. Его голос журчал плавно, в русле покровительственного тона. — Волобуев о нём докладывал. Крайне неудачный выбор Мулявина, товарищи. Нахальный молодой человек, провокатор. Нечистый на руку. С первых же гастролей приторговывал пластинками «Песняров» с фальшивыми автографами. Но что он будет покушаться на убийство, наш сотрудник не рассчитывал.
— Вы отрицаете, что Евстигнеев — ваш агент «Вундеркинд»?
— Конечно! Не понимаю, как эта чушь могла всплыть в его воспалённом воображении. Возможно, парня нужно лечить, а не судить. Психиатрическая медицина у нас хорошая.
— Понятно. Вы отрицаете, что в здании УКГБ по Черниговской области Евстигнеев воспроизвёл вам запись, в которой явственно слышны угрозы Волобуева в его адрес?
— Он крутил какие-то дурацкие песенки, убеждая, что Волобуев предложил внести в репертуар «Песняров» неудачную песню. Но, согласитесь, это же не основание выбрасывать сотрудника КГБ из окна.
— Николай Николаевич, ещё раз повторяю вопрос: Евстигнеев воспроизводил запись какого-либо разговора?
— При мне — нет.
— Передавал вам какие-то кассеты с записью?
— Зачем? Конечно — нет.
Егор молчал, Образцов кидал на него красноречивые взгляды: пипец тебе, пацан. Это
