И товарищу Сталину, гениальному Вождю всех времен я народов, приходится вести с ним переговоры на равных. Индию, понимаешь, предлагает товарищу Сталину… Да партайгеноссе Сталин и без подсказки товарища Гитлера присоединит эти исконно российские земли к Федерации, хотя и населяют тот муравейник несколько отличные от рода Formica rufa существа».
— Мне давно хотелось создать кооперацию дружественных государств, — доверительно улыбнулся фюреру товарищ Сталин. — Сообща легче охотиться на мамонтов буржуазного мира, легче, понимаешь, управлять обновленным человечеством.
— О да, — согласился Гитлер. — Теперь, когда мы вместе, я спокоен за будущее Германии. Оно в дружбе с Россией! Нас поссорили наши общие враги в четырнадцатом году, но теперь, когда я разоблачил их злодейскую сущность, вновь это сделать им не удастся.
«Только зря ты так громогласно об этом заявляешь, — подумал Сталин. — Надо быть похитрее, Адольф».
Вслух он говорить ничего не стал. Уже поздно. Младший брательник его уже вовсю скомпрометировал себя открытой борьбой с агентами Влияния Космического Зла, потому и участь Гитлера была предрешена.
«А ты откуда об этом знаешь? — спросил вдруг себя товарищ Сталин. — Впрочем, тебе известно даже, что произойдет, если ты подпишешь сегодня Договор о разделе сфер влияния и о государственных интересах Германии, Италии, Японии и Советского Союза. Товарищ Сталин — великий человек, но разве дано ему знать будущее? Это удел богов, а у товарища Сталина достаточно здравого смысла, чтоб не относить себя к тем, кто живет на Олимпе. Так кто же знает о том, что произойдет?»
Иосиф Виссарионович неторопливо поднялся, вышел из-за стола, повернулся к окну, достал из кармана трубку, загодя набитую табаком, и принялся раскуривать ее.
Окно в его кабинете, заиндевевшее от рождественских, достаточно крепких морозов, вдруг засветилось киноэкраном.
Возникло изображение большого, незнакомого Сталину сооружения.
— Это стадион в Чикаго, — послышался голос диктора, в котором вождь без труда узнал Левитана. — Через два года итальянец Ферми запустит здесь атомный котел, а еще через год американцы создадут супербомбу. Еще через год, в конце сорок третьего, «Летающая крепость» прорвется сквозь заграждения ПВО и сбросит бомбу под названием «Дядюшка Джо» на танковый завод в Нижнем Тагиле.
Сталин поежился. Боковым зрением он видел, что никто из присутствующих не замечает экрана, не слышит голоса Левитана, который звучит в его голове.
— Высадка вермахта на Британские острова, подкрепленная блокадой Шотландии кораблями Северного флота, началась в мае 1941 года, — говорил Левитан, комментируя кадры боевой кинохроники. — В июне островитяне капитулировали. Уинстон Черчилль сумел вырваться в Исландию, оттуда американским гидросамолетом через Канаду был доставлен в Вашингтон.
— А что с Индией? — спросил товарищ Сталин, не сомневаясь в том, что ему ответят сейчас на любой вопрос.
— Сухопутные войска Красной Армии, направленные в Индию из Средней Азии и через Закавказье до границ Индии не добрались, — бесстрастно рассказывал Левитан. — Они застряли по дороге, усмиряя волнения среди курдов и афганцев, вызываемые действиями английских секретных агентов, традиционно работающих в этом регионе.
Морские десанты, высаженные в Бомбее и Калькутте, вступили в вооруженные столкновения с японцами и со значительными потерями были отозваны в Тихоокеанский бассейн. Индию заняли японцы, и Советский Союз согласился с этим, удовлетворившись тем, что по Харбинскому договору 1943 года северная часть Монголии и Ляодунский полуостров с Порт-Артуром, районом Китайско-Восточной железной дороги, а так же Южный Сахалин без Курил, были возвращены России.
— Вернули, понимаешь, только наше, мать иху, японцев, так, — проворчал Иосиф Виссарионович. — Ну, а какова моя роль в этой войне?
— Вас тогда не было, товарищ Сталин, — ответил Левитан.
— Как не было?! — возмутился вождь.
— Вас и сейчас нет, — спокойно произнес голос, но это был уже иной голос. — Еще немного, небольшое усилие, и вы смените образ… Тираннозавр, муравей, первобытный радетель за кооперацию, Вождь всех времен и народов! Кто еще?
Голос смолк, а на экране проигрывались альтернативные варианты: шла атомная война между заокеанской державой и Федерацией четырех государств. Бомб у Америки было немного. Поначалу лишь три, и янки сбросили их на Нижний Тагил, Гамбург и Вечный Город. И товарищ Сталин — или кто там был в его обличье?! — увидел вдруг, как в жарком огне атомного взрыва расплавился вдруг считавшийся бессмертным римский Колизей. Это почему-то потрясло его сильнее остальных разрушительных картин ядерного апокалипсиса.
На большой подводной лодке, оснащенной двухступенчатой баллистической ракетой, бородатые парни гросс-адмирала Деница подобрались к американскому побережью и ахнули атомной бомбой по Нью-Йорку.
Гибель стоэтажного Эмпайр Стейтс Билдинга на Сталина впечатления не произвела.
— По Белому Дому надо было ударить, мудаки, — проворчал вождь. — А где наши умники? Почему отстаем? Где Лаврентий? Вызовите его сюда!
«Зачем я это сделал? — испугался вдруг Сталин. — Ведь сейчас Берия увидит, что я вовсе не товарищ Сталин… Что тогда будет?»
Экран в окне погас. Теперь оно стало зеркалом, к нему подбежал тот, кто еще мгновение назад считал себя Вождем всех времен и народов.
На него смотрело чужое, невиданное им прежде лицо.
— Кто вы? — громко спросил незнакомца товарищ Сталин, или тот, кто им только что был.
— Писатель Станислав Гагарин, — растерянно проговорил человек в зеркале.
— Бежать тебе, понимаешь, надо, товарищ писатель, — усмехнулся тот, кто вел переговоры с Гитлером, не сразу соображая, что это ему надо спасаться, стремглав удирать из этого кабинета, исчезнуть из Кремля, скрыться от охранников, которыми, разумеется, переполнено древнее сооружение, символ русского духа, олицетворение несокрушимого Третьего Рима.
Отпрянув от зеркала, Станислав Гагарин мельком взглянул на пораженного произошедшей со Сталиным метаморфозой германского фюрера.
«Довелось вот и с Гитлером пообщаться, — со странной веселостью, в которую перерос вдруг охвативший было страх, подумал писатель. — Тираннозавром я был, муравьем-социалистом тоже… Может быть, в фюрера превратиться? А что! Сочинителю и не такое подвластно…»
Отогнав праздные на сей момент мысли, он приветственно поднял руку, махнул на прощание сталинскому гостю и выглянул в приемную. Сидевший за столом Поскребышев поднял голову и недоумевающе глянул на незнакомого человека.
