Отогнав праздные на сей момент мысли, он приветственно поднял руку, махнул на прощание сталинскому гостю и выглянул в приемную. Сидевший за столом Поскребышев поднял голову и недоумевающе глянул на незнакомого человека.
— Вы к кому, товарищ? — спросил он.
— Субстанция есть причина самой себя, — ответил писатель. — Или ничего не существует, или существует так же и существо абсолютно бесконечное. Вам известно, товарищ Поскребышев, что в вечности нет никакого когда, ни прежде, ни после? И вообще — обладаете ли вы cogitatio…
— Чего-чего? — переспросил Поскребышев, поднимаясь из-за стола.
Цитаты из сочинений Бенедикта Спинозы не смутили помощника вождя, рука его уже легла на кнопку звонка общей тревоги.
— Бесконечная способность мышления, объективно существующая в природе, один из атрибутов субстанции, — разъяснил Станислав Гагарин и резко бросился к двери, которую уже открывал возникший вдруг охранник.
Писатель сбил его, ударив головой в живот, увернулся от второго, долговязого парня в гимнастерке без знаков различия, проскользнул в комнату, примыкавшую к приемной, и бросился по крутой лестнице вниз.
Он слышал голоса и тревожные звонки наверху, но за ним никто не гнался, и Станислав Гагарин понял, что удачно выбрался на запасный ход.
А что потом? — мелькнула мысль. — Меня наверняка ждут во дворе. Кремлевский дворец, разумеется, оцепили.
Он подумал: ему необходимо найти некий выход, который вовсе не в том, чтобы исхитриться уйти от погони.
Тут лестница кончилась, и писатель оказался перед дверью, за которой, он это чувствовал, находилось решение, существовал выход из существующего положения.
— Зеленая калитка, — вслух произнес Станислав Гагарин. — Сейчас я открою ее и увижу брусчатку кремлевского двора, где меня ждут изготовившиеся к стрельбе люди Лаврентия Павловича. Но за дверью может оказаться и вовсе другой мир. Что или кто определит его обличье?
Писатель взялся за ручку двери и помедлил, размышляя.
— Всегда будь самим собой, — напомнил он себе. — Тогда Машине станет не под силу обманывать тебя электронным наваждением.
Он решительно толкнул зеленую калитку и вошел в собственную квартиру.
XXX. НАСТАВЛЕНИЯ ЛОМЕХУЗАМ
Варвары или, если хотите, аборигены суть баранье стадо, а мы для них волки. Все же хорошо знают, что бывает с овцами, когда волки забираются в овчарню…
Толпа баранов закроет глаза на все еще и потому, что мы пообещаем вернуть им отнятые свободы, после усмирения врагов мира и укрощения политических партий.
Надо ли говорить о том, как долго они будут ждать такую сладкую для них и призрачную свободу?
Для чего мы внушили варварам-аборигенам эту политику, внушили, сохранив в тайне ее внутреннюю, истинную сущность?
Мы сделали сие для того, чтобы обходным маневром добиться того, что недостижимо для нас, потомков космических пришельцев, прямым путем. Нашим целям служат и всевозможные тайные организации разнообразного спектра, от масонских лож до левых террористических бригад. Они сами не знают, что действуют во имя наших целей, служат нашему делу и прикрывают истинные задачи Конструкторов Зла.
…Искусство управлять массами и отдельными лицами посредством ловко подстроенной теории и фразеологии, придуманными нами правилами общежития и иными уловками, в которых аборигены не разбираются, принадлежат специалистам, составляющим наш административный корпус. Эти профессионалы воспитаны на умении четко и глубоко анализировать наблюдаемые явления, изучать тонкости, принимать во внимание мельчайшие соображения.
Здесь у нас нет соперников, как нет их и в составлении планов политической работы и солидарности в действиях.
С нами могли бы соперничать бывшие наши соратники, которые откололись от племени пришельцев, ибо стали жертвою неполного и искаженного замещения личности. Речь идет о тех, кто не понял или не принял, это все равно, целей Конструкторов Зла и предпочел Христа, образовав Орден иезуитов. Они попытались соперничать с нами, но мы сумели скомпрометировать их в глазах варваров, показали иезуитов бессмысленной толпе как организацию явную, сами же с тайной организацией оставшись в тени.
Временно с нами могло бы совладать всемирное объединение аборигенов. Но глубокие корни разлада между ними, подогреваемая нами межнациональная рознь помешают им действовать единым фронтом.
Эти корни вырвать уже нельзя!
Мы противопоставляем друг другу личные и национальные интересы аборигенов, религиозные и племенные различия, культивируем взаимную ненависть, которую растим в их душах двадцать пять веков. Потому ни одно государство, вознамерившееся бороться с нами, не встретит поддержки, ибо каждый приучен думать: союз против нас невыгоден ему самому. Мы слишком сильны, чтобы не считаться с нами. Ни одна держава не может заключить с кем-либо хотя бы и небольшого частного соглашения, чтобы к нему не были тайно причастны мы.
Политическая экономика, придуманная нашими Мудрецами, давно доказала: миром правят деньги. А деньги находятся в наших руках. Потому-то все гении аборигенов меркнут перед властью золота, нам они не страшны.
Капитал должен действовать без какого-либо стеснения, именно ему необходима подлинная свобода, свобода монопольной власти в промышленности и торговле. Такая свобода дает политическую силу предпринимателям, а это приведет к дальнейшему обузданию народов.
Необходимо морально обезоружить нации, всячески пользоваться страстями, разжигаемыми прессой и телевидением, насаждать пороки, захватывать и по-своему толковать чужие мысли.
Главное — ослабить общественное сознание глобальной критики прошлого и настоящего, отучить толпу от размышлений, отвлечь силы варварского ума на словесные перепалки в парламентах, поглотить все и вся митинговой анархией и пустым красноречием.
Болтуны-депутаты есть первые наши помощники!
Во все времена народы и отдельные аборигены, принимали слово за дело, поскольку они удовлетворяются показным, редко замечают, как на самом деле выполняются обещания политиков. Поэтому необходимо создавать показные, придуманные нами дутые учреждения, которые с помощью средств массовой информации будут демонстрировать благодеяния, якобы приносимые ими прогрессу.
Мы присвоим себе либеральную внешность других партий, приберем к рукам все направления, снабдим их нашими ораторами и публицистами, которые бы так много говорили и писали, что привели бы людей к переутомлению от речей и письменных измышлений, к отвращению от любых общественных дел.
