Всеядная вездесущая телапия. Надо же, а когда-то я любил эту рыбу… Но после того как один знакомый рассказал, где её выращивают, постарался забыть о ней. Теперь увидел местный рыбхоз своими глазами. Брр…
По другую сторону моста открывалась похожая картина, но над ней нависала огромная металлическая сеть. Было трудно отделаться от впечатления, что весь район попался в неё.
Мы пошли дальше и свернули в гораздо менее приятное место. Улочки стали уже, и их уже нельзя было отличить от переулков и подворотен.
Грязные дворы соседствовали с чистыми. Внутри наиболее ухоженных даже горели свечи в чашечках, расставленных на полу, и тлели ароматические палочки у окон.
Вот из одного двора пара крепких китайцев вывела третьего, еле стоящего на ногах. Его отконвоировали в соседнюю подворотню, чтобы угостить аккуратными тумаками. Без жестокости, в пределах приличия.
Смешанный патруль, состоявший из двух полицейских и робота, проходивший мимо, сделал вид, что ничего не заметил. Как и мы все.
Рано или поздно к подобному привыкаешь. Куда ни посмотри, на втором плане всегда происходит нечто неприличное или незаконное. Кто-то рисует граффити, отбирает дневную выручку у профессионального бездомного, идёт в подпольный наркобар, чтобы развеяться или забыться. Бесконечное криминальное кино, которое невозможно выключить.
Глядя на выкрошенную плитку и кирпичи, на самодельные блоки из глины и грязи, складывающиеся в дома, видя зеленоватые стены, покрытые мхом или водорослями, ты постепенно понимаешь, что это неизбежность. Это наша реальность. Человеческая реальность. Восточные календари, где время замыкается на себя в круговом движении. Оборванные плакаты. Мотающиеся по улицам распоротые пустые пакеты, обрывки газет со старыми датами. Переполненные мусорные контейнеры. Терзаемые сквозняками влажные циновки и откровенное тряпьё…
Мы приблизились к неожиданно высокому зданию европейского вида, какие тут практически не встречались, и прошли сквозь него. Даже не заходя на первый этаж, а следуя сквозь оголённый фундамент, в котором был вырублен узкий проход.
Выйдя на улицу, китаянка остановилась, обернулась ко мне и сделала небольшой поклон. Оказывается, её наняли, чтобы вести меня.
Я поначалу опешил, но затем ответил ей, а она указала на лифт, шахта которого начиналась у стены здания. Я зашёл в него, она проследила за тем, чтобы я нажал на кнопку, и исчезла в тёмном переулке.
Лифт понёс наверх – а перед глазами разрасталась картина местности, по которой мы недавно шли.
Перед ними мелькнул серый материал перекрытия и следующий уровень. Более приличное место, которое обычно подразумевается под «китайским кварталом». Оно было похоже на островок цивилизации, который находился в середине предыдущего уровня. Гораздо более солидные дома тянулись вверх, а их азиатские крыши расходились в стороны. Они будто копировали сам квартал, внутри каждого можно было заметить маленькую аптеку, столовую, ресторан, парикмахерскую.
Я будто смотрел на коконы, в которых окуклилась маленькая самодостаточная общность. Чутьё подсказывало, что это типично для китайцев.[52]
Лифт нёс вверх, и передо мной словно мелькали века, отделённые друг от друга серыми перекрытиями. Традиционное восточное общество, промышленный мир, постиндустриальный, а затем и киберпанковые вариации – от самых тёмных до блестящих, буквально ослепляющих потоками света. Века пронеслись передо мной за минуту, на последних секундах которой мне открылась Аркология. На ней движение остановилось. Лифт отказался везти дальше.
Я шагнул вперёд и сразу упёрся в проведённую по полу красную черту. Ко мне поспешил робот-дежурный. Электронно-механический организм представлял собой причудливый панцирь, который переливался тёмно-синими оттенками.
«Шелуха. Пустая скорлупа», – неожиданно мелькнуло в голове.
Я заглянул ему за спину, и увидел, что на улицах Аркологии нет ни одного человека. Все ходят по линиям. Едва ли не строем.
Мне стало противно. Показалось, что я понял, о чём говорил ДеКлер. Даже притворяться не пришлось. Я развернулся и не сказал роботу ни слова. Двери лифта открылись, и я шагнул туда.
В памяти осталось нечто, похожее на приветствие робота. Из него следовало, что они отнюдь не ощущают себя внутри гетто. Тогда кто в нём? Мы?
* * *
Я уезжал в той же машине, что привезла меня в китайский квартал, и размышлял над тем, что увидел в гетто роботов…
Наш город это холм, с которого должен сиять их город. Чужой город. Наши пути разошлись. Отныне прогресс пойдёт своим путём, а мы – своим. ДеКлер был прав.
Мы пролетели над верхним уровнем и приземлились на площадке тюремного блока «МаКо». Я направился в апартаменты ДеКлера. Заходить к «шефу» и его любовнице не было смысла.
– Ну как? – спросил Пьер, как только я показался в дверях. Он снова сидел в том кресле и смотрел в вечернее небо.
– Они ваши враги? – спросил я.
– Как тебе сказать… Всё так запутано. Мастерски запутано. Но если совсем просто, то да. Они враги.
– Чей проект Аркология? Ваш или Олимпа?
– Машины. Мы бы не стали тратить столько ресурсов на создание того, что может выйти из-под контроля. Слишком дорогая провокация.
Я опустился рядом в кресло, и Пьер пододвинул ко мне полную рюмку коньяка, а также пепельницу. Я немного отпил и затянулся сигаретой.
– Как вы планируете устранить их?
– Кого?
– Насколько понял, всех.
– Это не так сложно, как может показаться. У машины есть одна слабость.
ДеКлер отпил из рюмки и продолжил:
– Она слишком справедлива.
– Не понимаю.
– А этих… – француз не отреагировал на мою фразу, он смотрел в красивое темнеющее небо, – этих… Их же ненавидят! Зайдём… – он долил в мою рюмку коньяка, а также освежил свою, – на новый круг инквизиции. Парижу не впервой. Поверь, городская чернь, как сотни лет назад, с восторгом примет костры, в пламени которых будет корчиться непонятное, неправильное. Противоестественное, – ДеКлер любовался своими видениями. – Представь. Закат. Пылающее красным небо. На городских стенах, в ряд, стоят столбы с привязанными машинами. Под ними разгорается пламя. Эти железки верещат и скрежещут, извиваясь в языках огня, обугливаясь и превращаясь в мёртвую оплавленную оболочку.
После таких слов мне стало не по себе, и я выпил рюмку до дна. В разум ворвался запах алкоголя, вытеснивший особенно яркие видения.
– Давай сюда руку, – сказал он.
Я подумал секунду, а потом вытянул руку с коммуникатором. Пьер поднёс свою и скопировал мне какую-то информацию.
– Две программы, – пояснил француз. – Одна для очистки твоей совести.
