— Так это же форменное убийство! — вскричал Геннадий Иванович.
— Именно, — подтвердил Иосиф Виссарионович. — И число жертв ломехузов уже велико. Особенно много их стало в эпоху грандиозной, понимаешь, по выражению Кагановича, акции ЦРУ, вашей, так называемой, перестройки…
— Нашей?! — едва ли не вместе спросили все четверо.
— Ну-ну… Я не совсем точно выразился, — усмехнулся Сталин. — Но разве не приводили вас в изумление те, кто больше всех драл горло за правителей застойного режима, а сейчас вдруг превратились в ярых ниспровергателей, понимаешь, тех идолов, которым на памяти современников поклонялись?
Если мы хотим из паровоза сделать самолет, то мы столько должны приделать к паровозу новых, понимаешь, частей, то когда он вдруг полетит, то эта машина не будет уже бывшим паровозом, а самым что ни на есть аэропланом.
Так и с заменой личности. Если попытаться превратить вас, товарищ Казаков, в аспиранта МГУ товарища Лысенкова, то новая личность так мало будет похожа на вновь созданную, что подобную операцию следует, понимаешь, рассматривать как убийство.
Пример был шуточным, соратники заулыбались.
— Значит, ломехузы суть элементарные убийцы? — спросил Николай.
Сталин пожал плечами.
— Вопрос неоднозначный, товарищ коммерческий директор. Технология души — безнравственна сама по себе. Ценность любой личности в ее неповторимости. Даже если мы обогатим среднего по интеллекту человека необыкновенными способностями, но при этом от прежнего Я данного индивидуума не останется ничего, подобное деяние и будет самым примитивным, понимаешь, убийством.
Но ломехузы проделывают сие незаметно. Они уничтожают людей, не оставляя трупов. Вместо трупа, который всегда служит главной материальной уликой совершенного злодеяния, появляется новый, понимаешь, человек, верно служащий делу ломехузов, в конечном итоге, новый слуга Конструкторов Зла. С последними и сражаются Зодчие Мира, силы вселенского Добра, которых я сейчас и представляю на планете Земля.
— Я что хочу сказать, — проговорил Казаков, поднимаясь из-за стола. — Нам необходимо поспешить и сделать всё возможное для спасения председателя… А мы тут философствуем…
— Посидите, Вадим Георгиевич, — мягко, почти ласково, остановил его Иосиф Виссарионович. — Верю в вашу преданность шефу, но именно вы останетесь на связи. Мне нужен достаточно верный, понимаешь, человек на Власихе. Я проинструктирую вас отдельно.
У остальных время еще имеется. Вам стоит подкрепиться, точнее, плотно пообедать, да и с собой кое-что прихватить.
Слышу, как Тамерлан Ходов поднимается на лифте, везет съестное. Деловые, понимаешь, разговоры предлагаю отставить в сторону. Будем сообща готовить обед.
…Пили кофе, тогда Юсов спросил Сталина: верит ли он в коммунизм.
— Сейчас чуть ли правилом хорошего тона считается любая попытка ревизовать коммунизм, — принялся говорить товарищ Сталин. — Или под флагом с категоричной, понимаешь, надписью: «Коммунизм мертв!» вообще отвергнуть саму идею.
Такое уже бывало в истории. Особенность текущего момента о том, что витийствуют об этом те, кто еще носит или недавно носил на груди партийные билеты. Правда, многие из них, в том числе и новоявленные демократы, получив власть, демонстративно, понимаешь, из партии выйдут. Они рассчитывают на сиюминутный эффект, на мгновенный рост их политических дивидендов. Увы… Тут-то они и просчитались. Такие фокусы-покусы могут пройти в Восточной Европе, в той же Польше, которая всегда металась между Западом и Россией, но оказалась в политической, понимаешь, проруби, теряя весьма и весьма на том, что никак не может определиться.
Западные рецепты для России безусловно неприемлемы. Более того, они архивредны ей, смертельны.
Так вот, дорогие соотечественники. Да, авторитет партии, называвшей себя коммунистической, падает, ошибок было сделано, понимаешь, немало, в том числе и мною лично, когда я пребывал еще в этом мире. Сейчас речь идет о выборе пути, об историческом выборе формы развития Отечества, о судьбе великой, не побоюсь произнести это слово, идеи. И дело тут не в Марксе, который отказывался, понимаешь, называть себя марксистом, когда видел, как грубо искажаются его взгляды бойкими учениками.
Мне известно будущее. Но, разумеется, я не имею права рассказывать вам о нем, скажу лишь одно. В эти дни умер очередной миф о коммунизме.
Сама коммунистическая идея, возникшая задолго до того, как на белый свет появились Маркс с другом Фредом, умереть не может! Ибо еще на заре человечества родилась мечта лучших людей планеты, в основе которой создание таких, понимаешь, форм существования жителей прекрасного из миров, где будет устранена любая несправедливость.
Такая идея не может умереть, товарищ Юсов! И потому я верю, понимаешь, в коммунизм…
Все надолго замолчали, каждый по-своему осмысливал сказанное вождем.
Юсов вдруг вспомнил томящегося в плену у ломехузов тестя. Какие эти, как их, ах да, метаморфозы он сейчас претерпевает? Станислав Семенович и прежде говорил с ним о коммунизме и говорил почти то же самое, разве что другими словами и с большей страстностью, чем у подчеркнуто невозмутимого, так и в книжках про него пишут, вождя.
Ярый диалектик, умеющий воспринимать чужие доводы, если не расходятся они со здравым смыслом, председатель «Отечества» ратовал за взвешенный новый курс, эволюционный принцип изменений и уж всегда безапелляционно выступал за твердый порядок в стране, приоритет доброго имени в коммерческих делах.
Без честности и обязательности, считал писатель Станислав Гагарин, никакое предпринимательство невозможно.
Но Юсов был дьявольски упрям, и дабы убедить его, требовалось, чтоб реальная действительность наставила ему не один десяток синяков и шишек.
И все-таки он был небезнадежен, и деловые, организаторские достоинства пилота первого класса перевешивали его недостатки.
Геннадий Иванович мучился от того, что рядом нет человека, которому он сразу поверил, навсегда и бесповоротно. Сейчас бывшему ракетчику, еще недавно дежурившему на Центральном командном пункте Ракетных войск стратегического назначения, страшно было даже представить, что происходит с человеком, дружбой с которым он так гордился.
И Дурандин был готов хоть сейчас мчаться куда угодно, согласен он был на любой риск, лишь бы вызволить попавшего в беду товарища.
«Позволят мне проститься с Валюшей? — подумал Геннадий Иванович. — Конечно, я ничего ей не скажу, но хотелось бы повидаться…»
