если я гнию тут заживо.
20 мая. 1817 год.
Нашёл в себе силы вновь писать. Ничего не изменилось. Крики и скрежет в двери, всё по-прежнему. Порой даже хочу, чтобы наступила тьма. В ней, хотя бы, тишина. Мне кажется, я начинаю слепнуть, глаза стали видеть хуже.
Натали, прости меня, если мы больше не увидимся с тобою.
21 мая. 1817 год.
Провёл весь день, глядя на почтовый ящик. Со вчерашнего дня меня не покидает бредовая идея. Что если я вложу в него свои записи и укажу наш адрес, дойдет ли оно до тебя!? Может, стоит попробовать? Единственное, я не могу выйти из комнаты. Но есть окно. Думаю, стоит попробовать. Знаю, что вновь окажусь в доме и проснусь в своей постели. Но зато сделаю это. Подожду в надежде до завтра, может что-то изменится.
22 мая. 1817 год.
Я не сплю, наверно, уже больше трёх дней. Теперь мне точно уже наплевать на всё. Мои надежды на то, что всё изменится, напрасны, крики и стуки, стоны и вой так и стоят в доме. Мне кажется, что в стенах что-то живёт. Скорее всего, это мой недосып. Но я решился прыгнуть с окна, чтобы вложить мои записи и отправить к тебе. Натали, обещай мне, что если ты это прочтёшь, то ответишь мне. Напиши мне хоть строчку, скажи, что у вас всё хорошо. Я буду каждый день выпрыгивать из окна, если потребуется, чтобы проверять почтовый ящик. Я надеюсь, что ты поверила всему, что я написал тебе. Надеюсь, что не думаешь, что это шутка, что я издеваюсь над тобою. Клянусь моей любовью к тебе и моему сыну, либо я совершенно болен и безвозвратно сошёл сума, либо это всё правда!
Все. Более писать ничего не стану. Приготовил бумагу, написал на ней адрес. Сейчас все запечатаю и прыгну в окно. Надеюсь, оно дойдет до тебя. Как же я люблю тебя, Натали!
12 октября. 1816 год.
Квартира Натали Монне.
Натали в смятении бросила записи на стол, и прослезилась. В отчаянии она стала собирать вещи. Собрав малыша, оставила его у матери. Ничего никому не объясняя, она отправилась к мужу. Не отпуская из рук записи, она все листала и смотрела на то, как он это писал, представляя его муки. Она привлекала к себе испуганные взоры людей, пугала их, и они сторонились.
16 октября. 1816 год.
Натали прибыла к месту. Пройдя пешком по пустым улицам, она шла по той тропинке, что описывал ей Мэтт. Люди кругом были молчаливы и неприветливы, на что она совершенно не обращала внимания. Немного поплутав, она всё же добралась до места. Остановившись и увидев картину, что предстала перед её глазами, она выронила из рук всё, что было. Перед ней стоял сгоревший дом. Описанного Мэттом второго этажа не было, стояла лишь дверь и полстены первого этажа. Неподалеку стоял злосчастный колодец. Калитка раскрыта и тряслась от ветра прогнившими брусками. Один почтовый ящик стоял словно новый. Она коснулась его рукой, ей казалось, что она чувствовала в нём частичку Мэтта. Какое-то тепло исходило от него. Простояв в недоумении некоторое время, вытирая слёзы, она решила найти кого-нибудь, чтобы узнать, в чём же дело и как так случилось.
Наткнувшись на не очень-то сговорчивого мужчину, она узнала, что дом матери Мэтта сгорел ещё прошлой осенью. Незнакомец заметил, что с неделю назад молодой парень вошёл в дверь, он сам видел. Но так как люди боятся этого места, он перекрестился и ушёл прочь, не придав этому значения.
Натали не знала, что ей делать. Вновь вернувшись к дому, она подошла к двери и хотела открыть её. Дотронувшись до ручки, она резко отдернула руку, словно ручка была раскалена. Испуганно отойдя, она вернулась к ящику, открыла его, посмотрела внутрь и решила написать письмо.
Письмо Мэтту Монне от Натали Монне.
Дорогой мой Мэтт! Сегодня 16 октября 1816 года. Я получила твои записи и прочла всё сразу же! Не теряя ни минуты, я прибыла сюда за тобою. Но Мэтт, ничего я не понимаю. Мои руки трясутся, из глаз текут слёзы, я стою у дома, у того самого ящика, но дома тут нет. Дом сгорел прошлой осенью. Родной мой, где же ты?
10 июня. 1817 год.
Мэтт вновь выпрыгнул в окно и хромая добрался до ящика. На его лице была неистовая радость, когда он увидел, что ящик не пуст. Но улыбка исчезла с лица после прочтения, он упал на колени и в слезах смотрел на дом и на мать, которая смотрела на него из окна второго этажа отодвинув штору.
