class="p1">— Твои коллеги тоже выдвигали эту версию, но она поддалась сомнениям. Обойди всю деревню, и ты не найдешь человека без ногтя. За исключением господина Олонда, который потерял несколько пальцев левой руки еще по молодости, когда был лесорубом. И глухонемой ведьмы, отморозившей себе пальцы ног, что тоже случилось задолго до происшествия с Гилли.
— Это не происшествие, а убийство, господин Оливер. Гилли был для меня всем. Ради отмщения я посвятила себя охоте. И я не отступлю. Если вы любезно предоставите мне копии отчетов, я буду безмерно вам благодарна.
— Да какие копии? — усмехнулся он. — Кто бы их делал? Все документы были в одном экземпляре и прямиком отправлены в город. Я абсолютно ничем не могу тебе помочь. Единственное, что у меня есть, это старые потрепанные дневники твоих предшественников. Вегарда Храброго и Клемента Одноглазого. Центральный архив счел их не представляющими ценности. А музеи и подавно отказались. Сказали, что у них и без того ненужной макулатуры валом.
— Дневники предшественников? — разочарованно хмыкнула я, понимая, что там точно ничего не найду на убийцу Гилли. Его при них еще и в помине не было. — Раз они никому не нужны, то я возьму. Хоть почерпну из них опыт старых охотников.
Оливер Нокс одобряюще улыбнулся, зажег свечку и отправился в подвал. Провозившись там с треть часа, наконец вернулся с рассохшимися книжицами в потрескавшихся кожаных обложках. От них пахло плесенью, и они были жутко липкими. Но караульный обернул их в газету, прежде чем отдать мне.
— Мне кажется, ты зря тратишь время, Стейша, — сказал он на прощание. — Мы не слышали об оборотнях со времен Клемента Одноглазого, потому сюда и перестали назначать охотников по распределению. Наши места они обходят стороной. Будто отпугивает их что-то.
— Я видела оборотня, — напомнила я ему. — Его ничего не отпугнуло. Благодарю вас.
— Удачи тебе. Увидимся на вечернем песнопении.
Сунув сверток с дневниками под мышку, я вышла из конторы, забрала Тима и пошла домой. Перед сегодняшней службой надо было успеть помыться и переодеться в дурацкое религиозное платье. Отец и так злился на меня. Лучше не противиться и вытерпеть полтора часа молитв.
Я уже подходила к дому, когда встретила Рэйгел Эккер с Рауной. Девочка держала мать за руку и пряталась за ней, но с любопытством поглядывала на Тима. Всем детям он нравился. Они с радостью просили бы погладить его, но их родители косились на нас с опаской и недоверием. Все, как предупреждал Кио Куанг.
— Добрый вечер, — произнесла я, но мать Гилли не спешила меня приветствовать.
Глядя на меня с холодной подозрительностью, она вдруг сказала:
— Уезжай отсюда, Стейша.
Я обомлела. Рэйгел Эккер не могла не знать, что я вернулась сюда ради Гилли. Но почему она не хотела, чтобы я нашла убийцу? Наверное, из-за страха за дочь.
— Оставь Гилли в покое, — в приказном тоне заявила она. — Твои разбирательства ему уже не помогут. Мы все живем в тишине и покое, но ты накликаешь на нас беду.
Потянув девочку за собой, Рэйгел с осторожностью обошла нас с Тимом и зашагала в сторону своего дома. А я так и стояла на месте, ошалело глядя ей вслед. Кажется, эта женщина сошла с ума…
С рынка отец привез мне платье. Вручил без торжеств. Просто бросил на кровать и буркнул, чтобы надела на песнопение.
Эвин Файвлендор был ярым противником женских брюк и не пустил бы меня на порог молельни в столь священный час, поэтому противиться я не стала.
Платье оказалось не таким уж ужасным. По фасону — обычное крестьянское, но более современное. Молочного цвета, длина немногим ниже колена, завышенная талия, рукав три четверти и овальная горловина. На воротничке и по краю подола вышивка красной рябины. Мама поделилась со мной парой туфель, которые надевала исключительно по большим праздникам, и заплела мои волосы в колосок, отметив, что они стали гуще и красивее.
Впервые после долгих лет я увидела всех деревенских в одном месте.
Ферммары, разумеется, встретили меня высокомерными взглядами. Кто я такая, чтобы отказывать им в браке? Отшила лучшего жениха в округе! Выпороть меня мало…
Глухонемая соседка Эвина Файвлендора, как обычно, сидела ближе всех к алтарю. Петь она, конечно, не могла, но никогда не пропускала службы. А ведьмой прозвали ее за нелюдимость и звериный взгляд.
Рядом с ней я увидела стариков Раймеров. Они всем улыбались и ерзали от нетерпения поскорее начать.
Здесь были все: Хьюберты, Бартли, Олонды. С последними пришла и Инари — моя дорогая сестра на сносях. Помахав мне брошюрой, она широко улыбнулась и не без помощи Алаиса опустилась на скамейку. Место они выбрали у окна, чтобы Инари было достаточно воздуха.
— Она приехала сюда ради тебя, — подсказала мне мама.
То, что Инари и Алаис уехали из деревни в прошлом году, я знала. Но зачем идти на такой риск из-за меня? Выслужиться перед отцом? Показать, какая она примерная дочь и сестра на моем фоне?
Рэйгел Эккер с нами не поздоровалась. Прошла мимо, демонстративно глядя в другую сторону. А ее муж пожал руку моему отцу, поприветствовал маму и даже с полуулыбкой кивнул мне.
Единственные, кто уделил мне пристальное внимание, это Ян и Даймон Эверсоны. Они расположились во втором ряду слева. Я с родителями — в шестом посередине. Поэтому Эверсоны время от времени оборачивались. Ян мне улыбался, а его отец жег взглядом. Он умылся, побрился, причесался, надел чистую светлую рубашку, но все равно выглядел дико. До мурашек.
Эвин Файвлендор начал службу точно по времени. Все затихли, слушая молитвы и лишь в нужном месте повторяя за священнослужителем. Потом по залу пустили чащу очищения, в которую каждый должен был нашептать свои недельные грехи для покаяния, но по понятным причинам никто долго не задерживал ее в руках, чтобы про него чего дурного не подумали. Ведь каждый из здесь присутствующих считал себя чище и лучше того, кто сидел рядом. А мне и правда нечего было сказать. Разве что извиниться за непослушание. Но отец меня вынудил…
Все же я не стала воротить нос от ритуала. Шепнула что-то вроде: «Прошу прощения за то, что не оправдала ожиданий родителей», — и передала чащу дальше. Отец одобряюще улыбнулся.
Когда чаша вернулась к Эвину Файвлендору, он зажег в ней огонь, испепеляя грехи, и все встали для молитвенного песнопения. Мама знала тексты всех песен наизусть. Голос у нее был красивый, мелодичный. Она одна из немногих, кто исполнял
