Уснул он в час ночи, не раздеваясь и не закрыв ни окон, ни дверей.
В два часа ночи к его комнате вернулись нахальные китайские орки. Орки посовещались меж собой и потихоньку притащили в Мишкину комнату стол, два стула и черно-белый телевизор, задняя крышка которого была приклеена к корпусу жевательной резинкой. Орки изо всех сил хотели подружиться с представителем власти.
Еще через полчаса, получив информацию от дежурной Анфисы Петровны, в Мишкину комнату пришли три самых веселых и разбитных жительниц общаги, известных вольностью нравов и колоритными прозвищами — Шиза, Фаза и Катастрофа. Полюбовавшись на спящего лейтенанта, девушки умилились его молодости и невинности, растрогались и пошли к себе в комнату пить портвейн да грустить о своей невеселой женской доле.
А в четыре часа ночи в комнату к Мишке проник вампир по фамилии Протыкайло. Вампир достал из кармана опасную бритву, подкрался к изголовью постели, надрезал себе руку, смазал своей кровью Мишке подбородок, потом изобразил на своей собственной шее следы укуса и отправился обратно в свою компанию хвастаться тем, что его покусал милиционер. И он — со временем, конечно! — тоже может стать милиционером.
Утро, возвещая начало нового дня, настойчиво постучалось по подоконнику Мишкиной комнаты каплями дождя. Проснувшись, Мишка подошел к окну, постоял, наслаждаясь свежестью и прохладой, и лишь потом обнаружил изменения в интерьере своей комнаты. Впрочем, ни удивляться, ни выяснять координаты лиц, облагодетельствовавших его новой мебелью и старым телевизором, времени уже не было. Переодевая рубашку, Мишка, правда, внимательно оглядел подарки. Стол показался ему похожим на боевого коня, крепко упершегося в пол четырьмя копытами. Стулья же более походили на суворовских ветеранов — старые и обшарпанные, но бравые и готовые стойко нести службу хоть до скончания века. Экспериментировать с телевизором Мишка не рискнул, оставив столь ответственное мероприятие на вечер.
Приведя себя в порядок, Мишка резво сбежал на первый этаж, где еще вечером краем глаза он видел вывеску столовой, украшенную табличкой «Закрыто». К его неудовольствию, табличка по-прежнему висела на месте и лишь слегка покосилась, отчего более всего напоминала издевательскую улыбку. Мишка принюхался к запахам, доносящимся из-за двери, сглотнул слюну и побежал на работу.
Погода, как ни крути, женщина, и настроение у нее переменчивое. Мишка дошел до остановки, сел в автобус и проехал большую часть пути до отдела, как тучи вдруг рассеялись, а солнце засияло так, что надетый на Мишку форменный плащ сделался неуместным, словно ласты в пустыне. Мишке не оставалось ничего иного, как снять плащ и набросить на руку.
Открыв уже знакомую дверь кабинета начальника, Мишка оторопело замер на пороге. Все стулья и диван в кабинете оккупировала разномастная и разноплеменная толпа сотрудников следствия, и даже на подоконнике разместилась парочка оборотней, дружелюбно порыкивающих друг на друга.
Собравшиеся увлеченно переговаривались между собой, не забывая с любопытством поглядывать в Мишкину сторону. Поскольку единственным свободным местом в кабинете оставался стул начальника, Мишка скромно прислонился к стенке в самом углу кабинета.
Минуту спустя в кабинет вошел Шаманский и гул немедля стих. Последующие десять минут начальник следствия, прибегая к многочисленным эвфемизмам, гиперболам и поэтическим аллегориям, задавал подчиненным один и тот же вопрос: «И когда же вы, охламоны, наконец-то прекратите валять дурака и начнете работать?» Охламоны дружно возражали в том смысле, что «Да мы-то трудимся, рук-ног-голов и живота своего не покладая. Вот только Родина в лице обожаемого начальства этого не видит, не ценит и зарплатой регулярно обижает». Закончив разбор полетов, Шаманский жестом пригласил Мишку выйти к столу.
— Представляю всем нашего нового сотрудника — Канашенков Михаил. Прошу любить и жаловать.
— Любить — это мы завсегда пожалуйста. — Гном, вольготно раскинувшийся на стуле прямо напротив Мишки, томно облизнул губы. — Он молоденький, симпатичный, ох и залюблю же я его…
Мишка испуганно вжал голову в плечи, представляя себе жуткую картины любви с гномом.
— Регинлейв Гримсдоттировна! Ты сначала дело по Опанасенко в суд направь, а потом уже эротическим фантазиям предавайся! Так! Прения окончены. А теперь за работу, обленившиеся вы мои, за работу! Витиш и Канашенков, останьтесь.
Мишка облегченно выдохнул — беда миновала. По крайней мере, на время.
— Игорек! Коммуникабельный ты наш! Вы вчера вроде как общий язык нашли, так что будете продолжать дружить и впредь. Жить Михаил будет в твоем кабинете, все равно Женька Еремин к свадьбе готовится, и стол его пустует. Эээх. Так и теряем ценные кадры… — Шаманский картинно смахнул со щеки несуществующую слезу.
— А ты, педагогичный наш, — начальник обратил свой взор на Витиша, — будешь ему наставником. — Не дожидаясь ответной гневно-протестующей реплики, Шаманский поспешил закончить аудиенцию. — Идите уже, преступление раскройте, что ли… Да! Михаил! Мне нужен доброволец на суточное дежурство. Добровольцем назначаю тебя.
Витиш молча направился к выходу, а Мишка уже привычно заторопился за ним, мысленно рисуя себе красочные картины нового места своей работы. Таковым оказался кабинет со слегка отпугивающим номером «13». Внешне кабинет мало чем отличался от громадного количества прочих присутственных мест. Помещение, носившее громкое название — КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ! — представляло собой пенал, оснащенный двумя окнами, и гораздо более походило на коридор, нежели на рабочее место, присущее процессуально-независимому должностному лицу. В дальнем левом углу кабинета находился обшарпанный сейф, простодушно улыбавшийся распахнутой настежь дверцей. Вдоль левой же стены скромно расположился диван, уныло поскрипывающий продавленными пружинами. Со стены над диваном на любого, осмелившегося войти в кабинет, вопросительно поблескивал стеклами пенсне двухметровый портрет Лаврентия Павловича Берии. Под портретом к стенке была прикреплена полочка, на которой неувядающе алел букетик пластмассовых роз. В двух метрах от двери, прямо напротив входа, внушительной баррикадой возвышался массивный письменный стол. На поверхности стола, за бруствером из множества бумаг, пулеметной точкой посверкивал новенький ноутбук, от которого лентой боепитания тянулся шнур к принтеру. С тыла баррикаду прикрывало окно, по причине жары открытое нараспашку. Справа от стола, прикрывая собой потертую стену, словно фиговым листом, стоял одинокий стеллаж. Некогда прямые полки его прогнулись под тяжестью лет и неисчислимых стопок процессуальных бланков, из-за которых любопытно выглядывали чумазые рожицы разномастных кружек. Пытаясь скрыть их присутствие, стеллаж стеснительно прикрылся одной створкой. Одной — потому что вторая отсутствовала в принципе. Наверное — утраченная во время неравных боев с преступностью. Оборонительную линию замыкал еще один стол, размером поменьше первого, но видом крепче и нахальнее. На столе матово отсвечивали панели невиданного Мишкой диковинного металлического агрегата.
