Ознакомительная версия.
А уж одинокая смерть, когда ты один на один с вечностью, проста и незатейлива — как бы человек не хотел жить, он ничего не может сделать против тех обстоятельств, которые приводят к смерти. И в этой безысходности самая главная простота. Осознание наступающей смерти успокаивает больше, чем десять психотерапевтов, пытающихся вылечить танатофобию. Примирившись с действительностью, умирающий приходит в согласие с собой, и на лице его застывает умиротворенное выражение.
Мгновенная смерть, когда человек даже не успевает понять, что произошло, тоже достаточно прозаична. Вдруг жизнедеятельность организма прекращается, и за те несколько секунд, пока еще продолжаются мыслительные процессы в головном мозгу, человек только успевает удивиться. Иногда успевает испугаться, но редко и, как правило, пугается не смерти, а неожиданной ситуации, что возникла перед ним. Это выражение лица мне больше всего нравится: в открытых глазах легко читается вопрос — и что же это за хренотень такая? И почему вдруг боль, когда в моей жизни все так прекрасно?
Смотреть в такие глаза я могу долго, они, как мерцающий огонек свечи, завораживают.
И совершенно отвратительно, когда смерть приходит в мучениях. Довольно неприятно видеть искаженное болью лицо и в глазах мольба к смерти, чтобы избавление пришло как можно быстрее. Прекрасно, что такое я видел только несколько раз. И мне не хочется увидеть это снова.
Размышляя о прозаичности смерти, я сижу в своей комнате, освещенной одинокой свечой, и рисую.
Рисую, конечно же, её. Мое видение, что когда-то было прекрасной женщиной. Я все помню, — я вглядываюсь в то, как она двигается, и не верю, что это моя безумная бессонница.
Моё безумно обожаемое отсутствие сна.
Я не сплю, и в этом вижу свое предназначение.
Я помню, и в этом истина.
Карандаш в последний раз касается бумаги, и — я вглядываюсь в прекрасный лик, подмигивающий мне. Она в движении. Чуть улыбаясь, она слегка касается рукой своей щеки, словно вспоминая, как я целовал её. И мне показывает место, как будто приглашает повторить. Игриво правым глазом подмигивает, и, взмахнув своею головой, отбрасывает волосы назад.
Я счастлив.
Время для меня застыло ночною темнотой, что бесконечна — когда увижу солнце, я прокляну его.
Смерть ужасно и безысходно прозаична. Особенно для тех, кто любит. Я не могу принять абсолютное отсутствие возлюбленной. Я рисую её только живой, и в отношении Богини для меня нет осознания того, что смерть возможна. Она живая на моих рисунках, и я живу лишь для неё.
Повесив рисунок на стену, я смотрю, как изменяется её красота. За последние три года, она стала красива той женской красотой, что приходит с возрастом. Округляющееся лицо с еле заметными ямочками на щеках, улыбка, в которой легко читается любовь, осознание в глазах того, что она любима. Густые волосы слегка скрывают прекрасные изгибы шеи.
Застывшим взглядом, я смотрю на то, что происходит с нею и со мной.
Я жду.
И пусть придет утро — неизбежен приход проклятого солнца — я уверен в том, что ночь придет снова. Я встречусь с ней совсем скоро, и — посвящу ей очередную жертву. Которая уже выбрана. Принесенная для неё жертва станет еще одним шагом к вечности.
Я смотрю в глаза Богини на рисунке и вижу там благословение.
И, благословленный, я закрываю ладонью огонь свечи.
Старший следователь Областного Следственного управления капитан Вилентьев сидел за столом и рассматривал фотографии. Два набора снимков, одновременно разных и таких похожих в мелочах. На первых — молодой длинноволосый парень в джинсах и окровавленной майке. Узкое лицо с признаками душевной ущербности. Типичный «дебил». На вторых снимках — худой парень с короткими светлыми волосами, острыми чертами лица. И кроме как «худой», его не назовешь. У Вилентьева давно выработалась привычка давать людям и трупам клички — так ему было легче и удобнее: коротким словом он называл живое или уже не живое тело, которое становилось предметом его следственных действий, и, как реально существующий человек, почти не воспринималось.
Что у них было общего? Трупы «дебил» и «худой» были героиновыми наркоманами. Оба ВИЧ инфицированные. Оба убиты ударом ножа в надключичную область. Причем, «дебил» мог бы оказать сопротивление убийце, например, попытавшись уклониться от удара. Но, судя по всему, ни «дебил», ни «худой» не сопротивлялись.
У обоих хирургическим скальпелем рассечена кожа в определенном порядке. В области плеч, локтей, бедер и колен круговые разрезы над суставами, овальный разрез на животе и прямой от шеи до лобка. Круговой разрез по лицу и выдавленные глаза из глазниц. Эксперт дал заключение, что, судя по глубине и точности разрезов, убийца уверенно, но не очень профессионально, держал скальпель в руке, что наводит на определенные умозаключения о профессиональной принадлежности убийцы.
Иван Викторович Вилентьев подумал, что назовет убийцу «хирургом», но, подержав слово на языке, понял, что это будет не правильно. Если называть всех убийц, которые используют в своем арсенале скальпель, то Хирургов будет чересчур много. Решив, что найдет кличку убийце потом, следователь снова вернулся к фотографиям.
Ножи, которым убиты парни. Капитан положил два снимка рядом и вгляделся в них. Он, конечно же, внимательно рассматривал орудия убийства на месте преступлений, перед тем, как их забрали эксперты, но не помешает еще раз внимательно глянуть на них. Два одинаковых стальных ножа, которые можно найти в любом магазине, где продают посуду и кухонные принадлежности. Узкое острое лезвие длиной с ладонь. На лезвии надпись — TRAMONTINA, Brazil. Деревянная рукоятка, на которой вырезаны две буквы. «кА». Именно так — маленькая буква «к» и большая «А».
Если это сокращенные до одной буквы имя и фамилия, то чьи и почему первая буква меньше второй? Было бы наивно полагать, что убийца даст им шанс. Эти буквы могут означать все что угодно, и еще предстоит поработать над этим.
И еще один нюанс на обоих комплектах снимков. Убийца, обмакнув палец в кровь жертвы, обвел контур головы у каждого из убитых. И это тоже заставляло задуматься — если убийца знал, что жертвы инфицированы вирусом иммунодефицита, то было бы уж очень беспечно с его стороны так рисковать, пусть он и был в перчатках. Или, если он так смело обращается с кровью жертв, может, убийца сам инфицирован? В этом случае, ему бояться совершенно нечего. И тут вырисовывается мотив — месть. Может, эти двое каким-то образом повинны в том, что убийца получил вирус? Но зачем тогда убийство из мести обставлять такими странными ритуалами?
Ознакомительная версия.
