Минут двадцать спустя весь мой багаж был аккуратно развешан и разложен. Как нельзя кстати в этих апартаментах стояли наполненные графины и поднос со стаканами, так что мне не пришлось бежать за питьевой водой. Ибо с приемом очередной пилюли тянуть не стоило.
Поскольку Джайлз продолжал еще возиться со своими пожитками — он такой щепетильный и ничего не может делать кое-как, — я решил немного разобраться с рукописями, которые мне предстояло оценить. Я предполагал заняться чтением и рецензированием еще до приезда в Кинсейл-Хаус, но не нашел для этого ни времени, ни сил. Так что придется покорпеть над текстами ночью, пока остальные будут путешествовать в стране грез. Надеюсь, что к утру мне удастся просмотреть все девять рукописей.
— Знаешь, Саймон, — произнес Джайлз, подходя к кровати, где я сидел, — ты взираешь на эти письмена с энтузиазмом членов лейбористской партии, приветствующих Маргарет Тэтчер на мероприятии по сбору средств.
Я пожал плечами:
— Пару раз я уже занимался подобным делом и прекрасно представляю, чего можно ожидать. Если повезет, то один из текстов окажется вполне добротным, большинство — посредственными и один-два просто никуда не годными. Вся трудность заключается в том, чтобы не нанести тяжелейшего удара по чувствительному авторскому самолюбию, высказывая обоснованную и объективную критику.
— Но в случаях, когда тексты действительно отвратительные, — заметил Джайлз, — жесткую критику можно было бы сравнить с актом эвтаназии.
— Возможно, твои слова утешили бы многих литераторов, — сказал я, поднимаясь. — Но довольно об этом. Пойдем-ка лучше вниз. После знакомства с мисс Патни, Мистером Мерблсом и Декстером Харбо ужасно любопытно посмотреть, с какими еще незаурядными личностями нам предстоит общаться целую неделю.
Джайлз поинтересовался, кто такой Декстер Харбо, и по пути я начал рассказывать ему о своей встрече с этим не очень-то приятным господином. Когда мы были почти у самой лестницы, впереди открылась одна из дверей и в коридор буквально выплыла весьма немолодая женщина с величавой осанкой. А следом выкатился маленький кругленький мужчина, который был значительно моложе ее и на несколько дюймов ниже. Эти двое были настолько увлечены разговором, что нас с Джайлзом поначалу даже не заметили.
— Возможно, Джордж, в твоих словах и есть логика, — говорила женщина, — однако это ни в коей мере не изменит мою позицию. И я еще раз повторю — в гробу я видала эту сучку!
Впоследствии я мог бы неоднократно, вызывая неизменный интерес слушателей, рассказывать о том, как Изабелла Верьян, эта первая леди британской детективной литературы, произнесла такие вот вульгарные слова. В конце концов, никак не ожидаешь услышать подобные выражения из уст одной из самых почитаемых в мире создательниц детективных романов. И хотя некоторые из ее персонажей употребляли порой крепкие словечки, это происходило все же нечасто и каждый такой случай немного шокировал. Грубые речевые обороты в большей степени были свойственны Декстеру Харбо.
Заметив меня и Джайлза, мисс Верьян повернулась к нам, сохраняя совершенно невозмутимый вид.
— Прошу прощения, — произнесла она ледяным тоном.
— Все в порядке, мисс Верьян, — поспешил заверить я как можно непринужденнее, пока ей не вздумалось и дальше извиняться и что-то объяснять. — Какое удовольствие встретить вас здесь! Я большой поклонник вашего творчества и давно хотел сказать вам лично, что ваши книги подарили мне немало часов истинного наслаждения!
— Спасибо, — произнесла Изабелла заметно потеплевшим голосом. — Подобные признания не надоест слушать никогда. Однако не знаю, с кем имею честь…
— Ах да… Прошу прощения, — спохватился я. — Мне следовало представиться как полагается. Саймон Керби-Джонс, доктор исторических наук. К вашим услугам. И позвольте представить своего помощника Джайлза Блитеринггона.
Джайлз ухватился за протянутую руку и, улыбаясь со всем присущим ему обаянием, зажурчал словами приветствия. Мисс Верьян продолжала таять, а ее миниатюрный спутник тем временем начал проявлять признаки беспокойства.
Сбросив наконец наваждение, Изабелла выпустила ладонь моего помощника. Что ж, я не упущу возможности подразнить его, напомнив о покорении очередного женского сердца.
— Джордж Остин-Хар, — басом напомнил о себе коротышка. — Как поживаете, как дела? — Он поочередно встряхнул нам с Джайлзом руки.
— Мне также очень приятно познакомиться с вами, — сказал я, глядя на мужчину сверху вниз. — Я провел столько незабываемых часов, посещая вместе с вами различные экзотические страны. Вы бесподобно описываете места, где происходят события.
Да… По части комплиментов мы с Джайлзом выбили сегодня немало очков: Остин-Хар просиял не менее лучезарно, чем до него мисс Верьян, и забавно было видеть, как он, не удержавшись, бросил на нее торжествующий взгляд.
Они оба представляли собой необычную пару: она — высокая и худощавая, он — приземистый и круглощекий. Если бы дела у него пошли совсем плохо, он вполне бы мог рассчитывать на постоянную работу в должности садового гнома, однако непрерывная череда бестселлеров, выходящих из-под его пера, делала подобный поворот в его судьбе маловероятным.
Под именем Виктории Уитни-Стюарт он описывал интригующие романтические истории, происходящие то в одной, то в другой точке планеты. В его книгах отважные девушки, ищущие свое место в жизни, на каждом шагу подвергались опасностям, но тем не менее каким-то чудом умудрялись выходить сухими из воды. Обычно в конце повествования очередная героиня любовалась солнечным закатом вместе с прекрасным молодым человеком. После чего «они жили долго и счастливо».
Остин-Хар лишь совсем недавно раскрыл свое инкогнито. И в литературных кругах дней девять поражались тому факту, что все эти книги написал бывший лондонский почтальон. Уровень продаж скакнул еще выше, и Нина Якнова, наш общий агент, была, безусловно, в восторге, когда этот рекламный ход принес значительную прибыль.
— Весьма польщен, — отозвался на похвалу Остин-Хар. От удовольствия его голос стал немного хрипловатым, а грудь чуть ли не распирало от гордости. — Вы знаете, писать книги — это так увлекательно!
— А читать ваши книги — еще более увлекательное занятие! — заверил я, и грудь Остина-Хара, клянусь, раздалась еще шире.
— Керби… Джонс… — задумчиво протянула мисс Верьян, разглядывая меня, словно какой-нибудь образчик под микроскопом. — Ах да! Вы написали эту замечательную биографию Элеоноры Аквитанской! Ваши исторические труды, доктор Керби-Джонс, не менее интересны, чем художественная литература. У вас, безусловно, имеется литературный дар.
