— Попрошу Шефа отложить пару сотен для залога, — сказала она затем.
— То есть думаешь, что по мелочи…
— Нет, но больше он не даст.
— Спасибо. За сыр, я имею в виду.
Мы стали перебирать возможные варианты. За десертом Яна спохватилась:
— Тебе лучше поспешить. Что не доел, я соберу и принесу тебе в камеру.
— Яна, ты мой единственный друг в этой конторе. Но все же я доем обед. Подождет инспектор, никуда не денется.
— Денется, — возразила она. — Вышлет группу с ордером на обыск. Под предлогом твоего ареста перероет всю Редакцию. Шефу это не понравится. У него в столе контрабандные лекарства.
— От чего?
— От тебя. Успокоительное. Сердцем чую, оно ему сегодня понадобится. Давай, езжай, а я сообщу Шефу, где ты.
В словах Яны присутствовал смысл. Завещав ей за это десерт, я вылетел из Редакции с легкостью сквозняка.
На парковку у корпуса полицейского управления меня не пустили. Велели парковаться «где хочешь» и для примера указали на стоянку флаеров, изъятых за управление в нетрезвом виде. Я сделал круг над муниципальным комплексом, возведенным на вершине холма. Чиновники из окон своих кабинетов могли обозревать вверенную им территорию — сорокамиллионный Фаон-Полис, единственный город на пятидесятимиллионном Фаоне. Склон, обращенный к центру города, заканчивался обрывом к реке, которая теперь замерзла — как и озеро, куда она обычно текла. Из кабинета Виттенгера хорошо просматривался мой термитник и пара его соседних копий. В просвете между домами поблескивал озерный лед. Из следственного изолятора и кабинета начальника отдела убийств не видно ничего, кроме серых скал и черных кактусов, свернувшихся на зиму в тугие колючие спирали. Больше я ни в каких кабинетах не бывал. Шеф как-то раз навестил губернатора, но его канцелярия находится в другом месте.
Свободный пятачок нашелся ниже по склону, у подъезда управления городскими транспортными коммуникациями. Я вышел и осмотрелся. Морозный воздух был прозрачен, как вакуум на Сапфо, безвоздушной спутнице Фаона. Вверх по направлению к полицейскому управлению вела бетонная лестница, которую проектировал какой-то шутник: все ее сто пятьдесят три ступеньки были такой ширины, что когда идешь по ней — не важно в какую сторону — каждая ступенька попадает под одну и ту же ногу. Поднимаясь по ней, я менял ногу через каждые десять ступенек. Идиотское занятие.
У проходной меня остановили и велели обождать. Не знаю, что Виттенгер имел в виду, назначая мне в провожатые женщину-полицейского. Лицо и плечи у нее были от боксера-средневеса, вид в профиль внушал уважение и одновременно наводил на мысль, что Создатель, сидя за раскройкой этого тела, думал об отпуске в горах.
— Пойдем со мной, — сказал я и попятился к выходу. — Поможешь дотащить флаер. Батареи сели, будь они неладны. За мной ужин. И не бойся, Виттенгеру мы ничего не скажем.
Ее груди удивленно поползли вверх.
Нет, это ее легкие вбирали воздух. В тесной проходной мне и дежурному сержанту грозила смерть от удушья. Спасаясь, я потянул за ручку входной двери. В этот момент она в три приема гаркнула:
— Ильинский! Стоять! Ни с места!
Сержант с перепугу хлопнулся мордой о стойку, потом вытащил-таки бластер и стал ловить меня на мушку. Я предпочел сдаться без боя. Меня обыскали и повели «туда, где тебя давно ждут».
Кажется, у них шел ремонт. Провожатая всё норовила толкнуть меня плечом в тот момент, когда я проходил мимо какого-нибудь ведра с краской. В холле, предшествующему кабинету и. о. начальника Департамента Тяжких Преступлений, сидело с десяток офицеров. Каждый из них попытался по-своему сострить, и в общем гуле я не разобрал ни одной достойной шутки.
Виттнегер злобно смерил меня взглядом.
— А я уж собирался отправлять за тобой людей, — сказал он, указывая на железный табурет, установленный напротив стола, за которым он сидел.
— Сколько? — Умышленно я дал повод сострить и ему. Это мой личный способ успокаивать инспектора. Вот Шеф, например, давит его интеллектом.
— С тебя довольно будет Фердинанда. Или ты надеялся, что я вышлю группу захвата?
Значит, Яна ошиблась. Обыск в Редакции не предусматривался. Робот Фердинанд убирает камеры в следственном изоляторе. Я не стал указывать на двойное противоречие со словом «людей».
— У него и так забот по горло. Не то, что у ваших дуболомов.
— Скоро ты прибавишь ему работы.
— С какой стати?
— Взлом, вторжение и незаконное прослушивание. Статья, сам знаешь, какая…
Я открыл рот, чтобы все-таки уточнить статью.
— Закрой рот и слушай, — прогрохотал инспектор. (Мне ничего не оставалось, как зевнуть). — Не знаю, заметил ли ты, что я редко вмешиваюсь в ваши дела. Черт его знает, в чем тут дело, но граждане, на чьи права вы покушаетесь, не обращаются с жалобами в полицию. Поэтому мы делаем вид, что ничего не замечаем. До первого раза, Ильинский, только до первого раза. А вы от раза к разу работаете все грубее и грубее. И вот, настало время отвечать. Достукались.
Инспектор перевел дух.
— У вас что, начался месячник борьбы за гражданские права? — спросил я, вспоминая, не грядут ли губернаторские выборы.
— Нет. Всего лишь заявление от добропорядочных граждан, защищать коих входит в мои обязанности. Ведь банкиров и прочих толстосумов у нас обслуживает фирма «Шеф и компания».
Ага, думаю, встречал тут недавно одну банкиршу с гвоздем.
— Вашу деятельность, — продолжал он, — пора взять под контроль. Сам-то понимаешь, что попался?
Я ничего не понимал. Допускаю, что мы куда-то не туда залезли. Не туда — с точки зрения закона. Но даже взлом сверхсекретной базы данных или, к примеру, закрытого канала связи не смогли бы заинтересовать Департамент Тяжких Преступлений. Инспектор Виттенгер — уж не знаю, искренне или нет — считает, что подобные преступления столь же виртуальны, как и сами объекты преступления. «Не замечаю, потому что не понимаю», или, как ту же самую мысль выразил один наш клиент-языковед, «все незнакомые слова считаю артиклями». Я решился уточнить:
— Да что мы хоть взломали-то?
— Замок на двери в частную квартиру. И не говори, что ты давно с этим завязал. Все равно не поверю.
Теперь я понимал, что это какой-то бред. Последний раз я вламывался в чужие дома еще летом. С тех пор — ни-ни. Значит, поработали коллеги из службы внешнего наблюдения. Но они работают чисто, это во-первых. Во-вторых, почему подозрение пало на меня? Потому что Виттенгер по мне соскучился? Иначе не объяснишь. Квартирными кражами он не занимается — это тоже факт.
— Инспектор, я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал я твердо, — вы уверены, что ничего не перепутали?