— Да так… музыка навеяла.
— Ох, простите, забыл! — отец Леонид включил магнитолу. Из динамиков полилось густое звучание огромного хора, сдобренного таких же размеров оркестром.
— Это что, Виральдини? — осведомился Стас. Его познания в классической музыке ограничивались в основном текущими детективными расследованиями.
— Нет, Виральдини у меня отец дьякон заслушал. Хороший был диск. Забыл, как называется. Не то «Довольная Юдифь», не то «Тоскующая Саломея» — я мельком на обложку посмотрел. Успел только уловить, что это нечто неоднозначно библейское — так он у меня выхватил его со словами, что, мол, сейчас это модно. И унес…
— А что же тогда играет? — спросил Вовка.
— Это Бах, — ответил отец Леонид. — Тут записаны Ха-мольная месса и сто сороковая кантата. Я их очень люблю.
— Католическую музыку слушаете? — попытался поддеть его Вовка.
— Да будет вам известно, Бах был лютеранского вероисповедания. Это во-первых. А во-вторых, высокая музыка приближает нас к Богу независимо от того, кто ее написал. Музыка — вне наций и конфессий.
Возразить было нечего. Пришлось спросить что-нибудь тоже «вне наций-конфессий».
— А куда мы, собственно, едем?
— Как куда? — удивился отец Леонид. — Ко мне, конечно! Не в машине же нам разговаривать. Да вы не волнуйтесь, это уже недалеко.
Через некоторое время машина подъехала к небольшому загородному дому. Под колесами зашуршал мелкий гравий. Отец Леонид припарковал автомобиль на небольшой площадке и выключил музыку.
— Прошу вас в мое скромное жилище.
Пройдя через сени, он провел гостей в комнату. Гости огляделись.
— Уютно, — сказал Стас.
Вовка промолчал. Он подошел к медной клетке с большим зеленым попугаем. Тот посмотрел на Вовку одним глазом, потом другим, открыл клюв и вдруг спросил:
— Издалече приидоша?
Вовка обомлел.
— Да нет, — нашелся он. — Не очень…
Попугай в ответ кивнул и принялся деловито чесаться.
— Отец Леонид, — обратился к священнику Стас. — Мы хотели бы расспросить у вас о старце Антонии. Он когда-то жил в монастыре недалеко отсюда…
— Вознесенский мужской монастырь, — кивнул батюшка, — близ деревни Манихино…
— Да. Монастырь разрушили, там теперь заброшенный парк, а о старце очень мало сведений.
— Я расскажу, — сказал отец Леонид. — Вот только чай приготовлю. Вы располагайтесь, будьте как дома.
Через некоторое время все сидели за столом и с удовольствием пили чай из красивых китайских чашек.
— На месте парка действительно когда-то высился красивейший Вознесенский монастырь, — рассказывал отец Леонид. — В его истории перемешаны причудливые древние легенды и подлинные факты. Например, перед самой революцией под землю ушла кладбищенская церковь. Именно сама ушла, а не была взорвана. Ученые мужи объяснили это тем, что в XVIII веке ее построили над монастырскими подземными ходами, вот фундамент со временем и не выдержал. Но людям верующим было понятно — это знак великих потрясений. Дальше, к сожалению, не произошло ничего удивительного. Удивляет только одно — тот энтузиазм и то рвение, с которыми Вознесенский монастырь ровняли с землей — взрывали храмы, разбирали по кирпичику красавицу-колокольню… Вы только вдумайтесь — не осталось даже намека на какие-либо монастырские постройки. Только фундаменты, на которых потом возвели аттракционы и танцплощадки. Да подземелья, которые до сих пор не изведаны.
— Почему? — спросил Вовка.
Отец Леонид задумался. Со стороны было не понять — подбирает ли он слова или раздумывает, стоит ли рассказывать дальше.
— С некоторых пор, — будто нехотя начал батюшка, — в этом месте начали твориться непонятные вещи. Казалось, сама монастырская земля устала терпеть над собой все эти увеселительные надругательства. Для начала стали очень странно выходить из строя все эти качели-карусели. Один поэт даже написал на сей счет подобие экспромта:
Если вы на качели сели,
А качели вас не качали,
Если стали кружиться качели,
И вы с качелей упали,
Значит, вы сели не на качели,
Это ясно.
Значит, вы сели на карусели,
Ну и прекрасно!
— Очень миленько, — сказал Стас. — Что это за поэт?
— Олег Григорьев.
— Стас, это же известные стихи! — вспомнил Вовка. — Из «Мурзилки», что ли… Или из «Веселых картинок».
— Да, стихи известные, — ответил отец Леонид. — Говорят, родились они как раз после посещения Григорьевым этого парка. Факт спорный, но похоже на правду. Ведь иногда аттракционы действительно вели себя в высшей степени странно — карусели неожиданно начинали раскачиваться, до смерти пугая своих пассажиров. Качели-лодочки иногда не могли остановиться, несмотря на старания бабушек-операторов. Колесо обозрения вдруг увеличивало обороты и являло катающимся какие-то странные пейзажи, вместо тех, что обещали здешние места… Адекватных объяснений никто дать не мог — вот и решено было парк закрыть. Приблизительно в это же время проснулся интерес к подземным постройкам монастыря. Дело в том, что… — отец Леонид запнулся, — среди местных жителей всегда бытовало много легенд об этом месте. Согласно одной из них, когда большевики принялись изгонять насельников, то досталось и странникам, и юродивым, и каликам перехожим… Ведь монастырь был богатым, с большим странноприимным домом. На глазах у всех сжигались иконы, разбивалась церковная утварь, сбрасывались колокола. Страшно было… Вдруг из толпы странников вышел оборванный горбатый старик, обвешанный веригами и цепями — ну прямо выходец из пятнадцатого века! — и крикнул так, что все вздрогнули: «Быть месту сему пусту!» И пропал как не было. Потом не стало и монастыря… Парк на его месте тоже переживает свои последние годы. Вот только, говорят, лунными ночами можно встретить здесь оборванного старика. Ходит он среди ржавых каруселей, ищет пропавший монастырь — хочет у этого места прощения попросить за свое проклятие…
Стас и Вовка синхронно переглянулись, вспомнив бомжеватого вида дедулю, встреченного ими вчера у останков колеса обозрения. Вряд ли он имел отношение к рассказу отца Леонида. Но все равно ощущение было неуютным.
Вовка спросил:
— А почему не исследовали подземные ходы? Денег нет?
— И это тоже… Но, вы же знаете, всегда найдутся какие-нибудь доморощенные исследователи — диггеры, кладоискатели, просто любопытные. Они проникали в древние подземелья. Многие не возвращались. Некоторые возвращались через несколько дней, но совершенно седыми. Они предпочитали молчать о том, что видели. Другим везло больше — они приходили с трофеями. Кто с древним потиром, кто с позолоченным складнем, а кто и с архиерейскими украшениями — ведь в подклете монастырских соборов хоронили многих церковных иерархов. Но век этих гробокопателей был недолог — один попал под машину, другой повесился у себя в подъезде, третьего в пьяной драке убила собственная жена… Теперь среди любителей подземных тайн это место пользуется дурной славой.
