И короткая вспышка профессора, и то, как он сдержал себя и как ответил, – все это выглядело естественно. Из абстрактного «подозреваемого» профессор все более превращался в живого, нормального человека.
– Ну что ж, – мягко сказал Гард, – я не могу вам не поверить, но вынужден, к сожалению, задать еще вопрос: когда вы вернулись домой?
Про себя же Гард подумал, что если профессор все же противник, то противник, бесспорно, умный и отлично владеющий собой.
– Я вернулся домой… – профессор задумался, припоминая, – около десяти часов. Из клуба же уехал в половине десятого, если это вас интересует.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Они нуждаются в подтверждении, комиссар? – искренне удивился профессор. – До сегодняшнего вечера все верили, что если я говорю, то говорю правду.
– И я не смею не верить. Отнеситесь к моим сомнениям как к чистой формальности.
Грейчер вновь задумался.
– Слава Богу, – сказал он, – что в вист одному играть невозможно. Иначе вы поставили бы меня в затруднительное положение. Со мной за столом сидели… – И он назвал несколько фамилий, небезызвестных комиссару Гарду.
– Надеюсь, вы найдете достаточно тактичный способ расспросить этих людей, дабы не бросать на меня тень подозрений, не знаю уж, право, в связи с чем?
– Можете не беспокоиться, профессор, – сказал Гард. – А когда вы пришли в клуб?
– Приблизительно около девяти… – Профессор снова задумался, и это раздумье тоже было естественным.
Итак, ясно: у профессора Грега Грейчера абсолютно надежное алиби, поскольку убийство Лансэре произошло между девятью и десятью вечера. И ведет он себя без тени волнения. Гард невольно взглянул на руки собеседника. Руки часто выдают то, что удается скрыть поведением, голосом и выражением лица. Но руки профессора с длинными, тонкими пальцами скрипача спокойно отдыхали на спинке кресла. Трудно было представить себе, что эти музыкальные пальцы несколько часов назад сжимали смертельной хваткой горло человека.
– Вы не играете на скрипке, профессор? – спросил вдруг Гард.
– Простите, комиссар, – холодно ответил Грейчер, – но мне надоела наша беседа. В чем, наконец, дело?
«Пора сказать», – решил Гард. Он сделал шаг по направлению к Грейчеру и, глядя ему прямо в глаза, произнес:
– Дело в том, что четыре с половиной часа назад у себя на даче был убит Лео Лансэре.
Да, Грейчер побледнел. Но это еще ни о чем не говорило. Как иначе мог вести себя профессор, выслушав сообщение о трагической гибели своего ассистента?
– Как это произошло? – глухо спросил Грейчер.
– Его задушили.
– Кто?
– Я скажу вам об этом чуть позже.
– Но вы-то знаете кто?
Гарду показалось, что где-то в глубине глаз профессора мелькнуло нечто похожее на беспокойство. Быть может, только показалось?
– Простите, профессор, но мое служебное положение позволяет задавать вопросы, а не отвечать на них, – сказал Гард. – Возможно, мне еще придется прибегнуть к вашей помощи.
– Буду рад, – сухо ответил Грейчер и вновь улыбнулся, и холодные мурашки пробежали по спине комиссара Гарда: саркастическая кривая улыбка на мгновение сделала лицо профессора неузнаваемым.
Не всегда человек способен определить, какими путями приходит к нему та или иная мысль. Далеко не во всех случаях счастливая мысль всходит на дрожжах логики, иногда она возникает сама собой, внезапно, подобно вспышке молнии, а иногда ее формируют сложные и отдаленные ассоциации. Гард уже собрался было переступить порог кабинета, как вдруг что-то заставило его обернуться. Профессор Грейчер стоял на том же месте, полный спокойствия. Лицо его ничего не выражало. Оно было непроницаемо холодным. И тем не менее Гарда словно обожгло.
«Грег Грейчер, вы – убийца!» – чуть не сказал он, совершенно уверенный в непостижимой справедливости этих слов.
Снова черный «ягуар» стремительно промчался по пустынным ночным улицам города, тревожно подмигивая оранжевым сигналом, установленным на крыше.
В кабинете комиссара уже был Таратура. Гард, не снимая плаща, уселся в кресло, затем вопросительно взглянул на инспектора. Таратура утвердительно кивнул.
– Разумеется, ты ему ничего не сказал? – на всякий случай спросил Гард.
– Конечно, сэр.
– Ну что ж, приступим к загадке «номер два»? Или, если считать в порядке поступления, «номер один»?
Через минуту в кабинет входил невысокий человек лет сорока пяти, одетый с подчеркнутой небрежностью преуспевающего бизнесмена. Это был Эрнест Фойт. Не дожидаясь приглашения, он опустился в кресло напротив комиссара, любезно кивнул ему. Эрнест Фойт вел себя так, словно явился на свидание с близким другом. Они и в самом деле были довольно хорошо знакомы – полицейский комиссар Гард и глава одной из самых влиятельных гангстерских корпораций Эрнест Фойт.
Странные между ними сложились отношения. Гард отлично знал, кто такой Фойт, но вот уже десяток лет ничего не мог с ним поделать. Сам Фойт не нарушал законов. Ни поймать его за руку, ни доказать его связи с людьми, совершающими дерзкие и крупные преступления, полиция не могла, хотя все отлично понимали, что сценарии преступникам писал Эрнест Фойт. Сперва эта гримаса правопорядка выводила Гарда из себя, но постепенно он привык к Фойту, как привыкают к неизбежному. Комиссар и Фойт с некоторого времени стали относиться к сложившемуся положению с известным юмором.
– Вот что, старина, – сказал Гард, – возникла ситуация, при которой мне придется снова пощекотать вам нервы, вы уж простите.
Фойт поклонился, приложив руку к груди: вхожу, мол, в ваше положение, комиссар, и выражаю искреннее сочувствие.
– Сигарету? – любезно предложил он комиссару, щелкнув массивным золотым портсигаром. – Если не ошибаюсь, вы курите «Клондайк»?
Гард с удовольствием принял сигарету, предложенную Фойтом.
– Что же касается щекотки, – добродушно улыбаясь, продолжал Фойт, – то я не против. Надоела пресная жизнь, комиссар! Но, полагаю, вы не забыли, что всякий раз, когда вы щекотали мне нервы, расстраиваться приходилось вам?
– Увы! – вздохнул Гард. – И все же я надеюсь, что подберу к вам ключик. Вдруг сейчас, а?
– Ах, комиссар, – укоризненно улыбнулся Фойт, – проходит время, а вы все еще очень молоды! Не знаю, что у вас сегодня случилось, но я в этом не виноват.
– А я разве что-нибудь сказал? – в тон Фойту произнес Гард, улыбаясь. – Но не буду интриговать понапрасну. Сегодня вечером был убит – скрывать все равно нет смысла, крепись, старина! – Пит Морган.
