Окно, к которому они подвели саркофаг с председателем, было забрано решеткой.
— Подождите, — остановил их Сталин.
Отступив на три шага, он пристально посмотрел на зарешеченное окно, и изумленные Юсов и Дурандин увидели вдруг, как стекло вместе с металлом решетки сплавилось и бурыми потеками легло на подоконник.
— Вот и наш путь домой, — усмехнулся Сталин. — Запасной, так сказать, вариант, понимаешь…
Позади раздался выстрел. Лысенков, оставшийся в арьергарде, защищал их тыл.
— Давайте сюда, Дмитрий! — крикнул ему Иосиф Виссарионович. — Приготовьтесь потерять вес…
Вчетвером они выдвинули саркофаг на подоконник.
— Держитесь за рукоятки покрепче, — предупредил спутников вождь. — Непривычно будет только поначалу…
Они услышали детский плач и разом повернулись.
Монстр Аркадий заливался слезами, размазывая их здоровенными кулачищами по лицу.
— Дяденька Сталин! — всхлипывал он. — Возьмите меня с собой! Я буду слушаться вас, дяденька, милый! Хороший товарищ Сталин…
Не вынимая трубки изо рта Иосиф Виссарионович резко повернулся к монстру Красногору и уже привычными золотыми стрелками превратил инфантильного лаврушку в ничто.
Николай покачал головой.
— Наверное, Аркадий мог бы нам еще пригодиться, — осторожно заметил он. — Теперь-то этот парень вроде бы за нас…
Сталин вынул трубку изо рта, спрятал ее в карман и презрительно сплюнул туда, где еще угадывалась рослая фигура местечкового берии.
— Не выношу ренегатов. Даже если они электронные, — жестко сказал вождь.
«Бог мой, до чего же он напоминает мне шефа! — подумал Юсов. — А еще говорили, что Сталин любил детей…»
Огромный лохматый мамонт, истошно трубя от возмущения и обиды, пробежал последние десятки метров, отделявшие его от кое-как прикрытой ямы-ловушки, и с шумом рухнул в нее под дикий вой загонщиков трех племен, объединившихся для совместной охоты.
«В гробу я видал этот кооператив! — мысленно выругался мамонт, рассадив себе о выступавшей в стене ямы камень левое бедро. — Навязался на мою голову тщеславный вождь племени Рыжих Красов… Надо подкараулить его и растоптать в лепешку! Нет, лучше схватить его хоботом, подбросить в воздух и поймать на бивень! Так и сделаю, когда выберусь из ловушки».
В том, что он таки выберется, мамонт не сомневался. Раздражало, что бедро саднит. Надо повернуться, не просыпаясь, на правый бок, видимо, отлежал — вот и все.
Станислав Гагарин заворочался, намереваясь сменить позу, сон еще не оставил его, и тут пришел запах кофе.
«Что это? — подумал писатель. — Приехала Вера и приготовила себе кофе? Ведь она традиционно пьет его каждое утро… Надо просыпаться и мне тоже. Я так давно не видел ее. Пожалуй, аж с самой мезозойской эры».
Сочинитель хотел было открыть глаза, но сознание его обволокла туманная пелена. Из нее он таки выбрался, поводя настороженно сяжками и лихорадочно осматриваясь всеми видами зрения, которые были присущи его выпуклым фасеточным глазам.
Глаза ничего опасного муравью из рода Formica Rufa не сообщили, но Икс-фермент-Тау ощущал неведомую пока угрозу даже не шестым, а неким одиннадцатым чувством.
Начальник муравьиного патруля стоял в боевой позе у входа в маточное помещение, загораживая его тренированным, ловким, почти неуязвимым телом. Икс-фермент-Тау знал, что за ним находится будущее Рода, за которое он в ответе, как и за все, что происходит в Отечестве.
Неведомые еще муравью враги угрожают тому, что так дорого самоотверженному солдату, но опытный, привыкший к схваткам борец готов сражаться с ними насмерть.
— Ну, кто на новенького!? — подал в пространство сигнал муравей. — Уложу готовенького…
«Дурацкая песня, — внутренне поморщился Станислав Гагарин, не выходя из муравьиного обличья и оставаясь в этой ипостаси самим собой одновременно. — А ведь когда-то нравилась мне… Меняются люди — меняются их привязанности и вкусы».
Он вспомнил разговор с Анатолием, сыном, о вере и сопутствующему ей доверию. Последнее скорее инстинкт, идущий от души, а не от разума. Разум, увы, порождает веру, основанную на непререкаемом авторитете, тем самым, загоняя себя в собственноручно сконструированную ловушку.
«Создавая веру, разум отчуждает самого себя», — подумал писатель, вновь почувствовав запах опасности, и угрожающе развел и свел вместе сильные жвалы, готовый к смертному бою ради спасения Рода.
Членики антенны, вырастающие из крутолобой головы, напряженно завибрировали, муравей увидел, наконец, врага и бросился навстречу, угрожающе подняв тяжелый сук с привязанным к нему камнем.
— Куда ты так стремишься, Гр-Гр? — насмешливо спросил его Юмба-Фуй, вождь племени Синих Носов. — Серого Кару таким оружием не напугаешь. Может быть, снова в кооператив объединимся?
Молодой вождь резко остановился и отбросил сук с камнем в кусты.
«Он прав, лорд Черчилль, — подумал Сталин, отложив письмо британского премьер-министра с надписью «Строго конфиденциально». — Надо решительно подумать над тем, как ни дать объединиться немцам, ни в ближайшем, ни в более отдаленном будущем».
Станислав Гагарин вновь ощутил запах кофе и услышал голос Иосифа Виссарионовича:
— Встряхнитесь, молодой человек. Небольшое усилие, и тогда возвратитесь, понимаешь, в наш мир.
«В его мир? — испугался писатель. — Но вождь находится на Том Свете… Не означает ли это…»
— Не означает, — услышал он. — Неправильно выразился, понимаешь… Конечно же, в ваш мир! Я его уже стал своим воспринимать.
Все еще боясь оказаться в новой иллюзии, Станислав Гагарин открыл глаза и увидел, что лежит на широкой тахте в гостиной комнате, собственной малогабаритной, тридцать девять квадратных метров, хотя и трехкомнатной квартиры.
Товарища Сталина не было видно, но писатель ощутил: вождь находится на кухне.
— Отменный завтрак вам приготовил, — послышался его голос. — Вставайте, князь, вас ждут великие дела. Далеко не каждому выпадает честь спасти Отечество!
Писателю на мгновение показалось, что если оторвет голову от подушки, то комната, в которой он проснулся, сейчас же накренится, будто его каюта на траулере «Кальмар», на котором Станислав Гагарин попал однажды в жестокий шторм в Норвежском море.
Он прикрыл глаза, почувствовал: никакого головокружения не ощутил, мгновенно внутренне мобилизовался. Собрался и рывком сел на тахте, свесив ноги, а затем и ступив ими на старенький ковер болгарского производства, который купил еще в семьдесят шестом году, когда ездил от журнала «Техника молодежи» на строительство железной дороги Сургут-Уренгой.
