и не стратег, – также шепотом ответила она. – Было бы верхом глупой самоуверенности вести за собой там, где я слепа. Понимать, когда лучше последовать чужому совету, а когда надо настоять на своем, – это самое главное, чему научил меня мой отец.
Такваль опешил. Для агонцев и льюкучан было неслыханным, чтобы вождь не разбирался в военных делах или хотя бы не делал вид, будто разбирается в них. Не в первый раз принца охватили сомнения относительно того, правильно ли он поступил, вверив судьбу своего народа в руки дэранской принцессы, которая не видела ничего постыдного в признании своей некомпетентности в военном искусстве.
Однако разве то, что дэранцы не были уроженцами лесостепей, не стало главной причиной, почему он обратился к ним за помощью? Их образ жизни разительно отличался от образа жизни агонцев и льюкучан, и сама их чуждость сулила надежду на перемены. Воистину, Тэра была очень интересна.
В любом случае теперь судьба Такваля была тесно переплетена с ее судьбой, и оставалось только ждать и наблюдать.
Наконец Нмедзи и Типо завершили свой поединок. Отодвинув в сторону восковую табличку и кисти для туши, они торжественно посмотрели друг на друга.
Остальные офицеры затаили дыхание, ожидая, когда они объявят исход матча.
– Э… – Адмирал Миту Росо больше не мог терпеть неопределенность. – Кто победил? Кому удалось найти дыру в плане?
Лица Нмедзи Гоня и Типо Тхо расплылись в улыбках. Схватив друг друга за руки, они искренне рассмеялись.
– Мы оба проиграли, – сказала Типо.
– И, таким образом, оба выиграли, – добавил Нмедзи.
– Принесите рисового пива! – воскликнула Типо. – Я выпью с этим просоленным мерзавцем! Только так можно справиться с вонью рыбьих внутренностей?..
– Посмотрим, пьешь ли ты так же хорошо, как планируешь нападение на корабль-город, – усмехнулся Нмедзи. – Учитывая то, что ты похожа на палку, меня одолевают сильные сомнения…
– Мм… Означает ли это, – неуверенно начала Тэра, – что вы не нашли в плане изъянов? И оба верите в то, что сможете его осуществить?
Нмедзи и Типо дружно повернулись к ней, словно оскорбленные ее вопросом.
– О, с этим человеком я готова отправиться во дворец Тадзу на дне его водоворота…
– За этой женщиной я пойду на приступ замка Маты Зюнду…
– Если у него будет лишь бумажный кораблик, я доверюсь ему…
– Если единственным ее оружием будет шпилька для волос, горе ее врагам…
– По-моему, вы достаточно ясно высказали свое мнение, – улыбнулась Тэра, показывая знаком, чтобы они остановились.
На лицах у всех были радость и облегчение. Принесли фляги с теплым рисовым пивом – все наполнили кубки и осушили их.
– Не надо излишней самоуверенности, – напомнила Тэра. – Составить план – это лишь первый шаг; привести его в исполнение – в десять раз труднее.
Заседание военного совета продолжалось до тех пор, пока звезды не завершили свой путь по ночному небу. На рассвете шлюпки развезли офицеров и капитанов по их кораблям, однако ложиться спать никто не стал. Предстояло много работы.
Потаенная девушка
Начиная с восьмого века нашей эры двор китайских императоров династии Тан все больше зависел от военных наместников цзедуши [87], чья ответственность первоначально заключалась в охране границ, но постепенно распространилась на сбор налогов, местную администрацию и другие аспекты политической власти. По сути, военные наместники превратились в независимых феодальных князей, чье подчинение императорской власти стало чисто номинальным.
Противостояние наместников частенько принимало жестокие, кровавые формы.
* * *
Утром следующего дня после моего десятого дня рождения весеннее солнце, пробиваясь сквозь ветки цветущей софоры, покрывает пятнами света вымощенную каменными плитами дорогу перед нашим домом. Я забралась на толстый сук, указывающий на запад, подобно руке бессмертного, и тянусь к пучку желтых цветков, предвкушая сладковатый вкус с примесью горчинки.
– Подай милостыню, юная госпожа!
Я опускаю взгляд вниз и вижу буддийскую монашку – бхикшуни. Я не могу сказать, сколько ей лет: на лице у нее нет морщин, однако в ее черных глазах есть какая-то сила, напоминающая мне мою бабушку. Легкий пушок на ее бритой голове в лучах теплого солнца сияет, словно нимб; ее серая ряса-касайя чистая, но подол обтрепался. Монашка держит в левой руке деревянную миску и выжидающе смотрит на меня.
– А ты не хочешь цветков софоры? – спрашиваю я.
Монашка улыбается.
– Я не пробовала их с тех пор, как была маленькой девочкой. С удовольствием!
– Если ты встанешь прямо подо мной, я брошу тебе в миску, – говорю я, протягивая руку к шелковому мешочку за спиной.
Монашка качает головой.
– Я не смогу есть цветки, к которым прикоснулась чья-то рука – они будут заражены житейскими заботами нашего грязного мира.
– Тогда залезай на дерево сама, – говорю я. И тотчас же стыжусь собственной дерзости.
– Если я соберу цветки сама, они ведь уже не будут подаянием, правда? – В ее голосе звучит смех.
– Ладно, – говорю я. Отец всегда учил меня быть вежливой с монахами и монашками. Пусть мы и не следуем буддийскому учению, неразумно настраивать против себя духов, даосийских, буддийских или диких, которые вообще не признают никаких ученых повелителей. – Скажи, какие цветки ты хочешь, и я попробую сорвать их для тебя, не прикасаясь к ним.
Монашка указывает на россыпь цветков на кончике тонкой веточки прямо под той веткой, на которой я сижу. Цветом они бледнее остальных, из чего следует, что они слаще. Однако веточка, на которой они растут, слишком тонкая, чтобы я могла на нее залезть.
Я обвиваю коленями толстую ветку, на которой сижу, и отклоняюсь назад так, что повисаю вниз головой, словно летучая мышь. Очень смешно видеть мир вверх ногами, и меня не волнует то, что подол платья упал мне на лицо. Папа всегда кричит на меня, когда видит в таком виде, но он никогда не сердится на меня долго, так как я лишилась матери, когда была еще совсем маленькой.
Обернув руки складками свободных рукавов, я пытаюсь сорвать цветки. Но я все еще слишком далеко от тех белых цветков, которые хочет монашка; они маняще близки, но по-прежнему недосягаемы.
– Если это слишком трудно, – окликает монашка, – не беспокойся. Я не хочу, чтобы ты порвала свое платье.
Я прикусываю губу, полная решимости не обращать на нее внимания. Напрягая и расслабляя мышцы живота и бедер, я начинаю раскачиваться взад и вперед. Когда, по моим расчетам, я взлетаю достаточно высоко, я разжимаю колени.
Я ныряю в листву, цветки, которые хочет монашка, скользят по моему лицу, и я хватаю веточку зубами. Мои пальцы обвивают ветку внизу, та прогибается под моим весом и замедляет мое падение, и я снова разворачиваюсь ногами вниз. Какое-то мгновение кажется, что ветка выдержит, но затем я слышу резкий треск и внезапно ощущаю себя невесомой.
Я подбираю под себя колени, и мне удается благополучно приземлиться под сенью софоры. Я тотчас же откатываюсь в сторону,
