Анвин вспомнил слова мисс Полсгрейв о «смене караула» и понял, что Эмили заняла отнюдь не место Эдуарда Ламека. Она была единственной ассистенткой главного контролера Агентства, так что никто, кроме нее, не знал эту работу так же хорошо. Интересно, подумал он, а она теперь достает из коробки для ленча свои фигурки, расставляет их на своем рабочем столе, эти тотемные изображения агентов, чьими действиями она теперь руководит? Что ж, лучше это, чем глупые голуби с пустыми глазами.
— Должно быть, у нас теперь происходят большие перемены, — сказал Анвин.
Ее взгляд вдруг стал тяжелым и напряженным.
— Ну, перемены требуют времени. А у нас есть всего несколько человек, кто знает об Агентстве столько же, сколько знаете вы, мистер Анвин. Поэтому я вам и доверяю, чтобы все оставалось именно в таком виде. Вы меня понимаете?
— Не уверен, что до конца.
— Пожалуйста, попытайтесь меня понять. Вы для нас очень ценный сотрудник. — Тон ее голоса несколько смягчился. — Для меня, я хочу сказать. Это будет ужасно, если вы, понимаете ли, поставите меня в трудное положение.
— В трудное положение, — повторил Анвин.
Она взяла его руку и что-то вложила ему в ладонь. Он понял, что это такое, ощупав предмет пальцами: фигурка из ее коллекции, столь, как ему тогда показалось, похожая на него самого. Та самая, с руками, упертыми в колени, и выражением крайнего удивления на лице. Она держала свою руку в его ладони, пока они не доехали до двадцать девятого этажа. Тут Анвин сунул фигурку в карман и вышел из кабины. И обернулся, чтобы попрощаться. Улыбка Эмили была грустной, и Анвин на секунду подумал, что вид ее искривленных зубов может со временем разбить ему сердце. Так оно и впрямь чуть не случилось. Он вряд ли сумел бы объяснить ей, почему у него возникло подобное ощущение — по крайней мере в данный момент, — но решил, что она, вероятно, все поймет, когда прочитает его рапорт.
Когда лифтер закрывал двери кабины, Эмили уже отвернулась и смотрела в сторону.
Он быстро собрал свои вещи: серебряный нож для вскрывания писем, увеличительное стекло, запасные катушки с лентой для пишущей машинки. Прихватил с собой и некоторое количество писчей бумаги. Пройдет немало времени, прежде чем он снова начнет получать канцтовары.
Он прикрыл за собой дверь кабинета и тут обнаружил, что в коридоре его дожидается Скрид.
— Мне нужна ваша помощь, — сказал Скрид. — Не могу прикурить левой. — Его правая рука была в гипсе, а в левой он вертел зажигалку. Анвин забрал ее у него, крутанул колесико и поднес огонек к сигарете, торчащей в уголке рта детектива. Это было в первый раз, когда Анвин видел его действительно курящим.
— Все оказалось точно так, как вы говорили, — сказал Скрид. — Забегаловка «Кот и тоник» оказалась пустой, там был один только Хоффман, он и впрямь спал. И как же он поразился, когда увидел меня, проснувшись от звонка оставленного вами будильника! Я взял его, Анвин.
— Вы взяли его, — повторил Анвин.
— Мне хотелось немного потянуть время, я никуда не торопился, ну, вы понимаете. Хотел связаться с нужными людьми в редакциях газет. Я решил, что все должны знать об этом историческом событии. И держал его запертым у себя в шкафу, пока обо всем договаривался.
— Но вы забыли про его чревовещательские способности, — заметил Анвин.
Скрид уставился в пол и с кашлем выпустил дым сквозь ноздри.
— Я всего-то на минутку вышел. А когда вернулся, во тьме меня уже ждали Пик и Крэбтри. И навалились на меня. Хоффман вызвал их моим голосом и убедил, что Хоффман засунул меня в шкаф и сейчас вернется, чтобы убить. И к тому времени, когда мы разобрались, что было на самом деле, он уже сбежал.
Скрид избегал смотреть Анвину в глаза. Они оба понимали, что Хоффмана вряд ли удастся снова поймать, что он теперь может быть где угодно, быть кем угодно. Но если в мозгу Сайварта действительно осталась какая-то частица Хоффмана, может ли таким же образом произойти и обратное явление? Анвину приятно было вообразить, что некая частица детектива застряла в мозгу этого мошенника-иллюзиониста, отслеживая каждый его шаг.
Помолчав немного, он сказал:
— Ну по крайней мере вы заполучили настоящего «Старейшего убитого человека».
Скрид вздохнул.
— Там есть один старый музейный смотритель, который очень этому обрадовался. Не уверен, что кому-то еще есть до этого дело. Думаю, они даже оставят на месте табличку с фамилией Сайварта.
Когда Анвин уходил, Скрид все еще курил свою сигарету, дергаясь всякий раз, когда ему приходилось двигать правой рукой.
Следующим пунктом в маршруте Анвина был четырнадцатый этаж. Клерки сделали вид, что не замечают его, поэтому ему оказалось несколько легче и проще добраться до своего старого стола. Даже теперь этот зал вызывал у него ностальгические чувства. Ему хотелось посидеть здесь хоть немного, прикрыв глаза, просто слушая перестук пишущих машинок и скрип выдвигаемых ящиков с файлами.
Пенелопа Гринвуд сложила свои вещи в картонную коробку. Когда она увидела Анвина, то сунула ее себе под мышку и надела свою серую шляпку. Мистер Даден смотрел им вслед, пока они шли к лифту. Анвин оглянулся назад и заметил, как старший клерк заламывает руки.
Выйдя на улицу, они остановились на тротуаре, в пятне солнечного света, и стали ждать. После того как он в третий раз посмотрел на часы, она мягко взяла его за запястье и сказала:
— Чарлз, это совсем не такое дело, на которое можно опоздать.
Она вернулась в город, чтобы отомстить за убийство Калигари, но месть — к такому выводу Анвин пришел в конечном итоге — была не единственным ее движущим мотивом. Она считала своим долгом вернуть себе то, что потеряла, когда луна-парк перешел к ее отцу. «Неизвестное никогда не имеет границ», — утверждал Калигари, и Анвин считал, что Пенелопа Гринвуд намерена сохранить все именно в таком виде.
Кое-кто в Агентстве будет очень рад услышать, что у них снова появился достойный противник, подумалось ему.
Из-за угла показался передвижной луна-парк Калигари. Он был полностью восстановлен и снова на ходу, снова передвигался. Грязь, собравшуюся за время стоянки на ярмарочной площади, с фургонов и павильонов смыли, все было заново покрашено в яркие цвета — красный, зеленый, желтый. Повсюду развевались вымпелы, гремела музыка. Бывшие, рассевшись по своим грузовикам, махали руками, жали на клаксоны, кричали что-то детям, визжавшим им в ответ с тротуаров. Вся эта процессия двигалась по улице толчками, то останавливаясь, то вновь продвигаясь вперед. Впереди шли слоны, друг за другом, задний тыкался хоботом в хвост переднего. Пенелопа вымыла их всех и накормила, почесала всем за ушами. Даже самый старый из всех троих выглядел сейчас ожившим и полным сил.
