— Знаю, знаю, два часа ночи. Слушай, помнишь, в каком состоянии нашла меня вчера на пороге? Так вот, одному человеку досталось еще сильнее, и он очень-очень плох. Тот шотландский коротышка случайно антибиотиков не оставил?
— По-моему, нет… Но я могу позвонить Дилану. Где ты сейчас находишься?
— На западе. Свяжись с ним прямо сейчас, а потом перезвони мне.
— Хорошо, — сказала Пен и отсоединилась.
Хвала небесам, она схватывает все на лету и попусту не болтает!
Я повернулся к Деннису.
— Может, нам с Пен встретиться в другом месте? — предложил я. — Тогда она передаст лекарства, а где прячетесь вы с Эбби, не узнает.
— Ты же вроде назвал ее хорошей целительницей? — напомнил Пис.
— Да, верно.
— Тогда пусть приходит сюда… — Деннис снова закрыл глаза, дыхание стало частым и неглубоким. Понятно, за жизнь он цеплялся лишь благодаря исключительной силе воли, но, доверившись мне, немного расслабился, и это тут же сказалось. Тревожный сигнал, ох, какой тревожный!
Кожу будто закололо иголочками. Подняв глаза, я увидел рядом с собой призрак Эбби.
— Мой папа выздоровеет? — услышал я, хотя воздух даже не шелохнулся.
— Трудно сказать, — признался я. — Он очень плох, и дело не столько в ранах, сколько в инфекции.
— Помоги ему! — шепнула Эбби. По голосу она куда моложе своих четырнадцати, и старше теперь уже не станет.
— Постараюсь, — отозвался я, причем мой собственный голос звучал не громче, чем у девочки.
Зазвонил телефон, вырвав меня из плена неприятных мыслей. На дисплее высветился номер Пен, и я отвернулся от Эбби и Денниса, чтобы с ней поговорить.
— Дилан хочет приехать сам, — заявила моя подруга. — Он сейчас дома. Сказал, ванкомицин у него с собой, но, не видя больного, оптимальную дозу не назначишь. В общем, если объяснишь, где тебя найти, он подъедет.
Испорченный телефон — дурацкая игра. Пис разрешил привести Пен, а про третью сторону разговора не было. Глянув через плечо, я увидел: глаза он так и не открыл.
— Деннис! — позвал я.
Никакой реакции. Позвал снова, но он, видимо, спал — по крайней мере веки даже не шевельнулись.
Быстро взвесив все «за» и «против», я понял: выхода нет. Без антибиотиков до утра Пис не протянет. Я нехотя поднес трубку к уху:
— Ладно… Знаешь, где Каслбар-хилл?
— Нет.
— Может, Дилан знает?
— В случае чего на карте посмотрит. Где именно на Каслбар-хилл?
— На кольцевой…
— Ты стоишь прямо на ней?
— Да. Кольцо довольно большое. Машину нужно оставить в одном из переулков и пройти в центр. Там есть здание, вернее, остов здания. Оно сгорело несколько лет назад.
— И ты сейчас там?! В два часа ночи?
— Слушай, только не заводи снова…
— Ладно, скажу ему, дело срочное. Дилан приедет, как только сможет.
— Мы никуда не уйдем. Спасибо, Пен.
— В счет долга расскажешь мне все от начала до конца.
— Если выживу, обязательно расскажу.
Пен отсоединилась, а я спрятал сотовый в карман и опустился на пол рядом с Писом. Оставалось только ждать. Ступая по воздуху над грязным полом, мертвая девочка подошла ко мне. Воспоминания и заведенный порядок для призраков очень важны: они ведут себя так, будто у них по-прежнему есть телесная оболочка, хотя на деле сохраняется только набор привычек. Эбби смотрела на отца, балансирующего на краю смертельной пропасти, и на эфемерном лице читалась невыносимая боль.
— Помощь уже идет, — сообщил я.
Девочка кивнула.
— Я не хочу, чтобы он умирал, — шепнула она, — и чтобы страдал от боли, не хочу.
Ну что тут скажешь? Настала моя очередь кивать.
Очнувшись от неглубокого забытья, Пис зашевелился и удивленно взглянул на меня. Правая рука потянулась было к пистолету, но он вовремя вспомнил, кто я такой.
— Там есть кофе, — просипел он, показывая на стоящие рядом с газовой плитой пакеты, — и питьевая вода.
Что же, приготовим кофе, нужно же чем-то заняться. Пока вода закипала, я поднял с пола тренч. Вообще-то ночь стояла теплая, просто мне как-то спокойнее, если вистл под рукой. Я машинально ощупал карманы — все вроде бы лежало на месте. Нашелся даже неизвестный предмет, который удалось опознать, лишь поднеся к свету: фарфоровая голова куклы, чуть потрескавшаяся, но чудом не разбившаяся. Лучше поскорее ее спрятать: я не знал, какие чувства она вызовет у Эбби, и выяснять в тот момент совершенно не хотел.
Кофе был, естественно, растворимый, но я сдобрил его бренди из своей фляги, щедро плеснув в обе кружки. Одну я пододвинул Деннису, и он кивнул, спасибо, мол.
— Может, расскажешь свою историю? — предложил я, опустившись на чемодан, который из всего убранства комнаты больше всего напоминал стул.
Тяжело вздохнув, Пис покачал головой.
— Никакой истории нет. Вернее, в историях должна присутствовать логика, а моя жизнь… Моя жизнь — лишь цепочка событий. Разрозненных событий. Я никогда не знал, что случится завтра.
Похоже, раны выжали из Денниса все силы, превратив в старика, хотя, думаю, разница между нами была года в два, не больше.
А что, если спросить без обиняков?
— Я имел в виду Эбби. Она зовет тебя папой… Это образное выражение, или ты действительно участвовал в ее создании?
Пис смерил меня мрачным взглядом.
— А сам как думаешь? — наконец спросил он.
— Я думаю, в каком-то архиве Буркина-Фасо хранится документ, по которому ты — отец малышки Эбигейл. Однако, согласно официальным данным, девочка, несколько дней назад погибшая в Хендоне, — дочь Стивена Торрингтона.
— Правда? Тогда не лучше ли спросить об этом самого мистера Торрингтона? Боюсь только, понадобится вистл: он теперь неразговорчивый, без музыки и слова не вымолвит.
— Матерью ребенка значится женщина по имени Мелани. Точнее не скажешь, потому что фамилии она меняла почти также часто, как обычные девушки — белье.
— На момент нашего знакомства она была Мелани Джефферс.
Я уже собрался сменить тему, но потом решил: разговор Деннису не повредит, а уж мне точно не помешает во всем разобраться.
— Пис, — как можно мягче начал я, — в последние три дня моя жизнь превратилась в уайтхолльский фарс:[46] в каждом шкафу скрывается не только по скелету, но и по копу, католику или безумному сектанту. Еще немного — и получу десять лет только потому, что узнал о смерти Эбби раньше полиции. Как говорится, краткость — сестра таланта, но не единственная его родственница.
— Кастор, это мое дело.
— И мое тоже.
Снова пришлось играть в гляделки, и на этот раз победителем вышел я.
