Достаточно того, что человек, однажды спасший мне жизнь, хочет его смерти и щедро за это заплатил. Мы подпитываем силы честолюбия и соперничества, придерживаясь нашего собственного кодекса.
Я ползу по крыше, мои ноги и ладони плавно скользят по черепице, не производя шума: Наставница научила нас скользить по озеру в долине в марте – когда лед такой тонкий, что даже белки иногда проваливаются и тонут. Я чувствую полное единение с ночью, мои чувства остры, как кончик моего кинжала. К возбуждению примешивается тень печали, подобная первому мазку кисточкой по чистому листу бумаги.
Оказавшись прямо над тем местом, где сидит наместник провинции, я отрываю еще одну плитку, затем другую. Делаю дыру, в которую смогу пролезть. Затем достаю из мешочка крюк, выкрашенный в черный, чтобы не отражать свет, и закидываю его на конек крыши, чтобы когти прочно зацепились. После чего обматываю пояс шелковым шнурком.
Я смотрю вниз – в дыру в крыше. Цзедуши сидит как ни в чем не бывало, не ведая о смертельной угрозе у себя над головой.
Какое-то мгновение мне кажется, будто я опять на раскидистой софоре перед нашим домом, смотрю в просвет между колышущимися листьями на своего отца.
Но это мгновение быстро проходит. Я собираюсь нырнуть, словно баклан, перерезать наместнику глотку, снять с него одежду и посыпать его тело порошком, растворяющим трупы. Затем, пока он будет лежать на каменном полу, дергаясь в последних – предсмертных – судорогах, я поднимусь обратно на крышу и покину особняк. К тому времени как слуги обнаружат то, что останется от тела (по сути дела, один только скелет), меня давно уже и след простынет. Настоятельница объявит, что мое обучение подошло к концу и я стала равной своим сестрам.
Я собираюсь с духом. Мое тело напряжено. Долгих шесть лет я училась и готовилась к этому мгновению. Я готова.
– Папа!
Я замираю.
Мальчику, появившемуся из-за занавески, лет шесть, волосы забраны в аккуратную косичку, торчащую вверх петушиным хвостом.
– Почему ты до сих пор не спишь? – спрашивает мужчина. – Ну-ка, будь послушным и ложись в кровать!
– Я не смог заснуть, – говорит мальчик. – Я услышал шум, затем увидел тень, ползущую по стене забора.
– Это была кошка, – говорит мужчина. Мальчик продолжает сомневаться. Мужчина задумчиво смотрит на него, затем говорит: – Ну хорошо, иди сюда.
Он откладывает бумаги на низкий столик рядом. Мальчишка забирается к нему на колени.
– Не нужно бояться теней, – говорит мужчина. После чего подносит руки к лампе так, чтобы тень от них падала на стену, и изображает различных существ. Он учит мальчика делать бабочку, щенка, летучую мышь, гибкого дракона. Мальчишка радостно смеется. После чего наместник изображает котенка, который гоняется за отцовской бабочкой по забранным бумагой окнам зала.
– Тени порождаются светом, и свет их убивает. – Мужчина перестает шевелить пальцами и опускает руки. – Иди спать, сынок. Утром ты сможешь бегать в саду за настоящими бабочками.
Мальчик печально кивает и тихо уходит.
Я сижу на крыше и терзаюсь сомнениями. У меня из головы не уходит смех мальчика. Может ли девочка, похищенная из своей семьи, похитить семью у другого ребенка? Это заявление лицемера?
– Спасибо, что подождала, когда мой сын уйдет, – говорит мужчина.
Я замираю. В зале нет никого, кроме него, и он говорит слишком громко для разговора с самим собой.
– Я бы предпочел не кричать, – продолжает мужчина, по-прежнему не отрывая взгляда от груды бумаг. – Будет лучше, если ты спустишься вниз.
Стук собственного сердца отзывается у меня в ушах оглушительным гулом. Мне нужно без промедления бежать. Вероятно, это ловушка. Если я спущусь вниз, он позовет стражу, чтобы схватить меня, а может быть, у него под полом есть какой-то механизм и я попаду в западню. Однако почему-то голос мужчины вынуждает меня повиноваться.
Я проваливаюсь в отверстие в крыше; шелковый шнур, прикрепленный к крюку, несколько раз обмотан вокруг моего пояса, чтобы замедлить спуск. Я мягко опускаюсь на пол перед возвышением, бесшумная, словно снежинка.
– Как вы узнали? – спрашиваю я. Каменные плиты у меня под ногами не раздвигаются, открывая зияющую яму; стража не выскакивает из-за занавесок. Но мои руки крепко сжимают шнур, а мои колени готовы резко распрямиться. Я по-прежнему могу завершить свое задание, если наместник действительно беззащитен.
– У детей слух острее, чем у их родителей, – говорит мужчина. – И я часто устраиваю игру теней для собственного удовольствия, когда засиживаюсь допоздна. Мне хорошо известно, как в этом зале дрожит огонек в светильнике, если нет сквозняка от нового отверстия в потолке.
Я молча киваю. Это хороший урок на будущее. Моя правая рука смещается, чтобы схватить рукоятку кинжала в ножнах на поясе за спиной.
– Цзедуши Лю из Ченсу честолюбив, – продолжает мужчина. – Он уже давно мечтает о моих землях, думает о том, чтобы заставить молодых мужчин с ее тучных полей вступить в его войско. Если ты меня убьешь, не останется никого, кто помешает ему занять трон в Чанъане. Миллионы погибнут, когда бунт Лю разольется по всей империи. Сотни тысяч детей останутся сиротами. Несчетные толпы призраков будут бродить по земле: их души не обретут успокоения, поскольку дикие звери будут глодать их трупы.
Числа, которые называет мужчина, огромны, подобно несчетным песчинкам, висящим в бурных водах Хуанхэ. Для меня они ничего не значат.
– Однажды он спас жизнь моей Наставнице, – говорю я.
– И поэтому ты выполнишь то, что она просит, слепая ко всем последствиям?
– Наш мир прогнил насквозь, – говорю я. – У меня есть долг.
– Я не могу сказать, что на моих руках нет крови. Быть может, вот что происходит, когда идешь на компромиссы. – Мужчина вздыхает. – Может быть, ты хотя бы дашь мне два дня, чтобы привести дела в порядок? Моя жена покинула мир, когда родился сын, и я должен о нем позаботиться.
Я молча смотрю на него, не в силах отнестись к смеху мальчика как к иллюзии.
Я мысленно представляю, как наместник окружает свой дом тысячами воинов, как он укрывается в подвале, дрожа, словно осенний лист, как он скачет по дороге прочь из города, нахлестывая свою лошадь, с перекошенным в отчаянии лицом.
– Через два дня ночью я буду здесь один, – словно прочитав мои мысли, говорит мужчина. – Даю тебе слово.
– Чего сто́ит слово человека, который стоит на пороге смерти? – возражаю я.
– Того же, что и слово убийцы, – говорит мужчина.
Я молча киваю и встаю. Поднявшись по свисающему шнурку так же быстро, как по лианам на скале у себя дома, я исчезаю в отверстии в крыше.
* * *
Меня не беспокоит, что цзедуши может бежать. Я прошла хорошее обучение и настигну его везде, где бы он ни спрятался. Я решила дать ему возможность проститься со своим мальчиком – мне это кажется
