Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов

* * *

Савелий сидел на кровати у себя в номере, с иронией наблюдая за Николаем, перекладывающим за столом две толстые пачки сторублёвок.

— Двадцать тысяч рублей, как одна копеечка. Подарок тебе от некоего сёгуна рода Токугава!

— Савка, ну будь же человеком, объясни толком, что к чему, без этих твоих штучек! — взмолился Николай.

— А что тут объяснять? — Савелий пожал плечами, — На тебя вышли барон со своим другом Петровым, но жадный тевтонец больше, чем на десять тысяч не расщедрился. Да и то, я думаю, он бы нас обманул, денег не дал. Затем они потеряли твой след, в Крыму их не было. А поручик, про которого тогда упомянул барон, был Ковальчук. Я помню, у нас в газете появилась заметка из отдела вырезок, о таинственном убийстве в Ипатьевской гостинице некоего поручика. В этих разделах, как ты знаешь, печатают наиболее интересные факты, вырезанные из других газет. Ведь у меня память профессиональная, в голове и отложилось. Надо, кстати, черкнуть коллегам про настоящего убийцу и его мотивы.

А фон Штальке не знал, кто именно владеет портфелем, он начал искать его у всех, участвовавших тогда в захвате штаба. Митю он убил ещё на войне, затем отыскал остальных. Не знаю, как другие, наверное просто послали его подальше. А вот Ковальчук, Царство ему небесное, оказался не в меру жадным. Решил обхитрить тевтонца, взять с него предложенные деньги, ничего не дав взамен. Ну, наш друг барон не из таковских, видно раскусил его, да вместе со своим дружком Петровым и убил для верности. На всякий случай перерыл у него там всё, но, конечно, ничего не нашёл.

Потом, через какое-то время, они в Петербурге нашли меня: знали, что я твой друг, да и ходил я по разным профессорам, встречался с коллекционерами, особо не скрываясь. От барона я тоже получил предложение денег, но сам понимаешь, не ответил. И тут-то меня нашли японцы. Не сами, конечно, а их агенты. Вот это деловые ребята, скажу тебе!

Вообще, удивительная нация, эти японцы! Я немного почитал о них, совсем другое мировосприятие, другой склад ума! У них поэт такой есть, Басё. Вот послушай его стихи:

А это — самое знаменитое, о лягушках:

Николай нетерпеливо поднял руку:

— Савка, не понимаю я ничего в этой поэзии, да и что это за стихи такие, прости, Господи! Давай о деле!

— Эх, Николка, тёмный ты человек, ничего в поэзии не понимаешь! Это хокку или хайку, традиционные японские трёхстишия! Об этих лягушках знатоки уже сколько лет спорят, там смысл глубокий внутри, а ты отмахиваешься! Мне же понять надо было этих японцев, что они там думают, как с ними себя вести. Вот и изучал их поэзию!

— Ну ладно, Савка, ты молодец, я тоже проникся японским духом! А дальше что?

— Проникся он… Ладно, пойдём дальше, только напоследок я тебе ещё два хокку прочитаю и всё — потом лишь грубая проза!

— Это тоже твой, как его, Басё? — спросил Николай с сарказмом. — По-моему, просто гениально!

— Нет, это современный неизвестный поэт, и даже не японец, — грустно ответил Савелий и продолжил свой рассказ:

— Всё было в рамках приличия, спокойно, честно. Их интересовала исключительно статуэтка. Предложили двадцать тысяч, я согласился. На другой день приехал в гостиницу «Бристоль», в десять утра, меня уже ждали. Передал им статуэтку, они мне — чек из банкирской конторы. Всё без обмана. Пришлось, правда, перед этим всю ночь быть на людях — фон Штальке буквально наступал мне на пятки. Я спрятал чек подальше и стал ждать визита нашего тевтонского друга.

Ты знаешь, Николка, я хотел избавиться от этих бумаг. В конце концов, какая нам с тобой разница, кто именно из немецких баронов перегрызёт другому глотку в борьбе за наследство? А нам спокойнее. Вот тебе капитал, а мне — великолепный сюжет. Я уже отправил в редакцию первые главы, главный пишет, что нужно будет увеличивать тираж — газету расхватывают, как холодное пиво в жару. Об одном только жалею. Во всей этой суете совсем я забыл про банкноты, так и оставил их в портфеле, не спрятал подальше. Немец-то, поди, ничего про них не знал, так что подарил я ему как минимум тысячу долларов. Ну, да и ладно, за статуэтку я гораздо больше выручил…

Николай покачал головой, молча придвинул одну из двух пачек к Савелию и грозно сказал:

— Только посмей отказаться! До Одессы не доедешь, и продолжение в редакцию не пошлёшь!

— Я отказаться? — Савка вмиг преобразился в обитателя Малой Арнаутской улицы, совершенно неуместного в петербургской гостинице, — Не надо делать мине? смешно! Иде? вы видели одессита, шоб отказаться от десяти тысяч?

Следователь криминальной полиции, мсьё Эжен Дюбуа с утра пребывал в скверном расположении духа. Вызов на убийство ранним утром понедельника само по себе — удовольствие ниже среднего. А если добавить к этому почти бессонную ночь, жжение в желудке и головную боль, то раздражение мсьё Дюбуа можно понять.

Вчера они с женой были в гостях у её сестры. Как обычно, вино подавали кислое, жаркое — передержанное в духовке. Анетта без умолку трещала, пересказывая последние сплетни, а в паузах её муж Франсуа с умным видом вещал о политике, громко и безапелляционно рассуждая о Гитлере, Муссолини, Рузвельте так, словно он только вчера сидел с ними за столиком в кафе папаши Леклера.

От всего этого у Эжена разболелась голова, а позже дала о себе знать старая подруга — изжога. Он ворочался на своей постели, вставал, пил тёплое молоко, ругал жену, что вместо воскресного отдыха перед рабочей