Ознакомительная версия.
Фрита, робея под серьезным взглядом серо-зеленых глаз, пробормотала, что дня два уже, не меньше. Леди сердито фыркнула:
– Гнать бы такого лекаря! Куда беднягу кутать да тереть, когда он и так сам себя скоро изнутри зажарит?
Малин испуганно заморгала. Ее мать, комкая в руках тесто, переводила настороженный взгляд с гостьи на мужа.
– Так и что ж теперь, госпожа? – деревянно пробормотала женщина. – Другого-то лекаря поди найди.
Нэрис, морща лоб, смотрела на старика. Он был совсем плох. Действительно, пока кого отыщешь, пока дождешься… Леди вздохнула:
– Малин, ты бы сестер хоть к соседям свела, маленькие они еще, а тут без кровопускания никак не обойтись. Да и побегать придется.
– Зачем? – прошептала девушка, мало что понимая.
– Мне нужен таз, узкий нож и полотенца. Вода, я вижу, уже закипает? – вместо ответа сказала гостья, поднимаясь. И, ласково потрепав по голове самую младшую из девочек, улыбнулась хозяйке: – Ничего. Даст бог, уж как-нибудь справимся.
– Госпожа! – ахнула Малин. – Да нешто вы сами ему кровь отворять будете?!
Нэрис оглянулась на едва дышащего торговца:
– Не бойся, уже приходилось…
На Берген медленно наползали сумерки. Погода вновь начала портиться – еще недавно чистое небо, не державшее на себе ни облачка, заволоклось сизой пеленой, помрачнело. Люди, задирая кверху головы, хмурились и поднимали воротники до самых щек. Загулял в простенках ветер, гоня с улицы разыгравшихся ребятишек.
Торговая слобода, без того к вечеру опустевшая, встретила Тихоню хлопающими ставнями и запертыми лавками. Те же немногие, что еще были открыты, все равно ничем старому воину помочь не могли: спешащие по домам хозяева на расспросы отвечали неохотно и все больше разводили руками.
– Не видели, сударь, – говорил торговец мукой, ненавязчиво оттесняя Ульфа к выходу. – Сюда такая не заходила, а мы ж с утра до вечера на улицу носа не кажем…
– И знатные дамы бывают, и попроще, – вторил ему торговец готовым платьем из лавки напротив, – а таких, чтоб как вы описали, милостивый государь… Может, заглядывала, а может, и нет – разве ж всех-то упомнишь?
Из скорняжной так прямо с порога завернули:
– Чего бабе тут делать? Седьмой год торгую – ни одной не видал!
Сунулся Тихоня везде, куда допустили, да остался ни с чем. То ли Нэрис до слободы так и не дошла, то ли дошла, да не запомнил никто. Внешность-то у ней, не при хозяине будь сказано, не ахти какая приметная. Норманн огляделся вокруг и опустил плечи. Торжище совсем обезлюдело. Еще и темнеет с каждой минутой все больше. Возвращаться надо – а как вернешься? Лорд ему жену доверил, а Тихоня, дурачина этакий, возьми ее да упусти! «Не знал как будто, с кем дело имею, – укорял себя Ульф, поворачивая вспять. – Уж сколько раз было – на минуту отвернешься, и поминай как звали». Он вспомнил, как утром орал на собственную госпожу, и совсем сник. Чего, спрашивается, рот было разевать? Еще и дверью хлопать, зная хозяйские привычки… Выходит, сам виноват – и в том, что госпожу из-под надзору выпустил, и в том, что вот-вот со службы слетит.
Утоптанный снег мела поземка. Ветер усиливался. Тихоня натянул капюшон пониже и, миновав деревянные столбы у ворот, огляделся еще раз – никого. То есть какие-то люди на улице еще имелись, но ни один на пропавшую хозяйку даже близко не походил. «Ворочусь, – хмуро решил норманн. – Толку-то шляться? Все переулки оббегал, все базарные ряды исходил. Может, она уже дома давно, а я тут ношусь как укушенный?» Мысль была самая здравая, но успокоения почему-то не принесла. Ульф брел вверх по пустынной улице, пряча лицо от ветра, и в красках представлял себе, как явится он на конунгово подворье, войдет в дом – а там тихо да пусто…
– Ну, тихо-то недолго будет, – пробормотал, забывшись, нерадивый охранник, – вот узнает лорд, какого я маху дал! Или прибьет, или выгонит.
Ульф зябко передернул плечами: даже если ничего этого не случится, он сам себя с потрохами съест. Берген не Стерлинг, а ведь и там иной раз особо не разгуляешься! Шустра госпожа, да лихие люди и не таких шустрых видали. Одна, без сопровождения, еще и на рынок собиралась, значит, кошель взяла. А ну как польстился кто из тутошних на легкую добычу? Много ли там дела – затащить бабу слабосильную в темный простенок, по голове тюкнуть да и… «Тьфу! – опомнился Тихоня. – Нашел чего думать! Эдак еще и накаркаешь, пожалуй!» Он стиснул зубы и ускорил шаг, в уме перебирая все места, где за сегодня успел побывать – только чтоб других мыслей, страшных да глупых, в голову больше не лезло. Вспомнил подворье Длиннобородого, обшаренное сверху донизу – от голубятни до конюшен, вспомнил многочисленные лавки, трактиры, два постоялых двора, чей-то амбар, откуда его, Ульфа, вытолкала охрана. Уже начал было перебирать в памяти лица случайных прохожих, но, к несчастью своему, поднял голову и увидел, что почти дошел. Впереди, подернутый мелкой снежной пылью, выступал из синеватых сумерек дом конунга. Ульф тоскливо вздохнул. Идти не хотелось.
У ворот, притоптывая, торчал какой-то закутанный в плащ бугай. Тихоня, проходя мимо, не сдержался, сорвал злость – плечом пихнул неповинного да еще и рыкнул:
– Дорогу дай! Расщеперился во всю тропку, на двух возах его не объедешь!
Детина шарахнулся в сторону. Ульф только плюнул – хотел нарваться, да и тут не вышло… Норманн с сожалением поглядел вслед петляющему по снегу беглецу. А после, махнув рукой, смирился с неизбежным. «Наломал дров – отвечай», – сам себе велел он. И ступил на дорожку, что бежала к гостевому домику.
Но ни тишины, ни пустоты Ульфу там не обломилось. Еще за двадцать шагов увидел Тихоня знакомую квадратную фигуру, подпирающую плечом дверной косяк. Творимир. «Значит, лорд с дознания возвратился», – понял норманн. И, собрав волю в кулак, отправился виниться. Воеводе кивнул на ходу:
– Чего мерзнешь-то?
Тот даже головы не повернул. Знает, стало быть, что не оправдал товарищ оказанного доверия. Ну все, плакала его, Тихони, служба!.. Ульф толкнул дверь, ввалился в сени. И услышал вдруг:
– Но я же не думала, что так получится!
– А кто должен думать? Сколько раз я буду повторять одно и то же? Нэрис, ты не маленький ребенок и… Кого там еще принесло?
Судя по тону вопроса, хозяин был уставший и сердитый. Ульф запоздало попятился, тщась надеждой, что раз уж с госпожою все благополучно, то, глядишь, и его кара минует – однако не миновала. Лорд Мак-Лайон выглянул в сени, узрел смущенного Тихоню и бросил:
– Явился?.. Сядь на тюфяк и жди своей очереди. Охранничек!
Последнее слово прозвучало особенно ядовито. Ульф снова вздохнул и повиновался, втайне радуясь, что легко отделался. Хотели бы выгнать – даже войти бы не дали. Головомойки ему, понятно, никак не избежать, наверняка еще и монетой звонкой накажут, но… «Хоть в караул на три ночи подряд, – пронеслось в голове у норманна. – Небось за дело. Могли и пинка дать. Вдругорядь и шагу от госпожи не сделаю! И за утрешний ор повинюсь в первую голову». Тихоня заерзал на тюфяке, хрустя соломой. Повиниться-то можно. А вот объяснить, с чего это он так разошелся?.. Ну не сплетни же пересказывать, да еще и пьяные! Ульф недовольно тряхнул головой. Он был человек простой, с такими же простыми понятиями и правду от кривды отличал не всегда. Абы кому, ясно, на слово не верил, но зато и терялся, когда достойные мужи возводили друг на друга напраслину. Так начнешь судить да рядить – только сам же запутаешься. «Прощения попрошу, а там поглядим, – наконец решил Тихоня. – Может, госпожа и забыла уже, из-за чего весь сыр-бор начался. Ей-то небось пуще меня на орехи достанется». Успокоив себя таким манером, Ульф потянул с плеч плащ, прислушиваясь к урчащей пустоте в желудке. Вспомнил, что, кроме утренней каши, за весь день ничего не ел, бросил осторожный взгляд в сторону перегородки, из-за которой доносились голоса хозяев, и вынужден был признать, что ужина дождется еще не скоро.
Ознакомительная версия.
