но жива.
— Ты же обещал ее отпустить?! — рычу я злобно, хотя наверняка получается жалко и слезливо.
— Я ее не удерживаю, — раздается голос над нами. Безучастный, почти как у робота. — Идти недалеко, она еще может спастись.
— Ты сможешь передвигаться? — спрашиваю я Палому. Она кое-как кивает, справившись с первым шоком. Я оглядываюсь. Я знаю, что Морис боится вида крови, до ужаса, паталогически, значит, сейчас он на нас не смотрит. Достав из кармана часы Редженса, я одеваю их на руку Паломе и нажимаю кнопку тревоги. Здесь часы не работают, но ближе к лагерю падших сигнал есть. Вряд ли это ей как-то поможет, но пусть хоть чуть-чуть у нее шансов спастись будет побольше.
Передвигаться у Паломы получается только на четвереньках, таща в себе тяжелое копье, но хоть как-то.
— Ты должна остаться со мной, — шипит голос из динамика. — Или я догоню и убью ее.
Так и сидя на полу рядом с лужей крови, я слежу, как медленно удаляется от меня пятно света. Черт тебя побери, Морис! Запах крови разбудит даже самых крепко дрыхнущих монстров. И ведь примерно так погибла его подруга, будучи еще живой, разодранной чудовищами на куски!
Так понимаю, прогуливая здесь собственного металлического монстра каждый день, Морис уничтожил на этом участке все подозрительное, но все же.
— Рядом с тобой ведро с водой и губка, — снова говорит голос. — Будь добра, убери рядом с собой нежелательные следы. — Над моей головой включается лампочка, одинокого света которой вполне достаточно, чтобы действительно увидеть следы того, что Морис натворил. Но он хочет, чтобы я еще и убирала это?! — Или я… — голос без нужды повторяет свою угрозу.
Беру губку из заботливо приготовленного Морисом ведра и начинаю оттирать пол. Злюсь я все больше и больше, но этому чувству не найти выхода, по крайней мере до тех пор пока Палома не отползет достаточно далеко.
Время для меня идет чертовски медленно, хоть я и говорю себе, что, похоже, это последние минуты, когда я еще могу свободно двигаться. Полагаю, мне нужно бы хотеть, чтобы они продлились как раз дольше, но вместо этого я и вправду мечтаю о времени, когда мы с Морисом останемся наедине. Все мое существо жаждет мести. Ну, хотя бы небольшой возможности отомстить.
Наконец, массивные металлические ноги с неприятным шумом подходят ко мне. Я поднимаю взгляд и за полупрозрачным щитком в торсе огромного робота вижу лицо Мориса. Он там, внутри этой махины, собственноручно управляет ей.
Подхватив меня механической рукой, сжав крепко, но аккуратно, он поднимает меня и утаскивает прочь по бесконечным темным коридорам подземелья Муравейника.
— Я был уверен, что ты предпочтешь остаться со мной, — говорит Морис счастливым голосом. Этот голос звучит из динамика на его робокостюме, из которого он пока предпочитает не вылезать. Полагаю, спорить с ним по поводу моих истинных предпочтений бесполезно.
Он притащил меня в большой зал, который действительно тщательно подготовил к моему появлению. Он отмыт и хорошо освещен, повсюду стоит какое-то оборудование и шкафы с книгами. В центре находится мой гроб — то есть спальный модуль, в котором мне полагается провести остаток жизни. Рядом с ним милым дополнением поставлен горшок с искусственным цветком.
Внутрь зала Морис протащил меня через дверь внизу, открывшуюся перед ним как по волшебству. Он подождал, когда она закроется за нами, прежде чем поставить меня на ноги и отпустить. На всякий случай подхожу к ней, но передо мной она не распахивается, и я вообще не понимаю, как ее можно открыть. Считывающего карты устройства нет, замков не видно.
— Я не все успел до конца подготовить, потому что ты проснулась намного раньше, но это не страшно, — вещает Морис. — Сначала я все тебе покажу, а потом, пока я буду заканчивать приготовления, ты можешь выпить чаю с пирожными.
Он указывает на небольшой плетеный столик, рядом с которым стоит единственный стул. Я подхожу к нему, чтобы заглянуть на второй ярус, представляющий собой вытянутую вдоль стены открытую галерею с тремя дверями, прямо как в общем зале в учебке.
— Я стремился к тому, чтобы зал походил на тот, в учебке стражей, который ты видела каждый день. Чтобы тебе было комфортнее, — поясняет Морис. — Я даже выкрасил стены той же краской.
Я скептически смотрю на него. Точно такой же краской выкрашена половина Муравейника. Тем не менее, очевидно, что Морис, дав нам с Паломой выбирать, все же готовился к тому, чтобы привести сюда именно меня.
А Морис продолжает вдохновенно показывать мне, чем оборудовал помещение, рассказывает в подробностях, как будет меня мыть, кормить, следить за моим здоровьем. Открывает шкафчики с собранной им для меня библиотекой, фильмотекой и аудиотекой. Я слушаю в пол уха, думая о своем. Совершенно очевидно, что пока он в этом костюме, мне с ним ничего не сделать. Попробовать поломать собранное им оборудование? Эта слишком мелкая пакость ничего мне не даст.
Проведя для меня подробную экскурсию, Морис включает электрический чайник и снимает салфетки с вазочек с пирожными и печеньем, с филигранной точностью двигая своей громоздкой механической рукой. Я сажусь на стул, с ненавистью следя за тем, как он двигается по залу, что-то доставая, подключая и проверяя.
— Кстати, зал полностью изолирован от внешних шумов, так что по ночам тебе будет не страшно, — говорит Морис промежду прочим.
Вот так, а мне уже показалось, что я слышу чей-то вой, раздающийся снаружи, со стороны свободы.
— Вот и все, — Морис поворачивается ко мне спиной, чтобы достать из шкафчика уже известный мне прибор. — Ты хочешь, чтобы я тебя усыпил, как остальных, для прохождения процедуры?
Вместо ответа я разбиваю об шкаф блюдце со стола. Не знаю, можно ли получившимся осколком себя зарезать, но ничего другого все равно нет.
— Что ты сделала? — спрашивает Морис встревоженно.
— Ничего особенного, — я подношу осколок к своему горлу.
— Не надо, — выплевывает Морис. Его массивный костюм подбегает ко мне, а у меня не хватает духу вот прямо так убить себя, но я режу себе ладонь. Получается довольно глубоко, крови сразу появляется много. Окровавленную ладонь я впечатываю с размаху в ненавистное лицо, искаженное яростью. Оно,
