— Ты обещал придерживаться фактов, — напомнил Генрих.
— Я обещал не развивать философских концепций, — спокойно возразил Рой. — Комментировать факты я волен.
Хорошо, он не настаивает на термине «шпионаж», если слово «шпион» выражает что-то скверное. Об Олли не доказано, что она принесла зло людям, скорее известно обратное. Ограничимся названием благородней: «космический разведчик». Телесная форма, целесообразная на Харибде, среди людей не годилась. Олли, нет сомнения, передавала своим господам массу сведений о человечестве, среди них — и о структуре человеческого тела. Недаром же она так старательно изучала человеческие науки, а среди них и биологию. Связь с господами выполнялась при помощи того сверхсветового агента, к раскрытию тайны которого мы вплотную приблизились. Выполнив свои задания, Олли умерла, а ее создатели и господа разработали план засылки на Землю новых разведчиков, столь же приспособленных к местным условиям, как Олли была приспособлена к жизни у харибдян. Выслать к нам живую куклу, имитирующую человека, они не сумели. Любую информацию и команды они передают практически мгновенно, а для передачи тел нужно снаряжать корабли, и скорость звездолетов, даже в сверхсветовой области, не безгранична. Проект их был точен и надежен. Они не создали людей, но породили мутации в генах зародышевых клеток. Они переконструировали человека. И так хитро, так умно, так блестяще, что человек, внешне оставаясь человеком, превращался в датчик нужной им информации, в исполнителя их команд, в живую станцию мгновенной связи. Так среди людей появились псевдолюди — Спенсеры и Гаррисоны. И, возможно, не только они, открытые и погибшие, а еще и десятки других, нераскрытых и не обезвреженных.
Араки кивнул головой. Пока он согласен с Роем. К сожалению, полностью погиб мозг Спенсера и Гаррисона. Наибольшие отличия были, вероятно, там, в клетках, укрытых за черепной коробкой. И допустимо, что специализированный на это мозг способен принимать и передавать сверхсветовые сигналы. Даже в обычном состоянии мозг настроен на излучение и прием, на этом основана вся работа с пси-факторами и пси-полями. От усовершенствованного мозга можно ожидать результатов более значительных.
Боячек прогудел, насмешливо улыбнувшись:
— Что называть усовершенствованием? Развитие методов злотворения? Насколько я догадываюсь, друг Рой будет склонять нас к мысли, что вся разыгрываемая среди нас спенсериада ведет ко злу и иного назначения у нее нет.
Рой игнорировал насмешку президента. Он по-прежнему придерживается одних фактов. Факты свидетельствуют, что присутствие псевдолюдей узнается лишь по создаваемым ими несчастьям. Спенсер, обладая способностью принимать сигналы, распространяющиеся со сверхсветовой скоростью, применил вдруг эту способность в салоне звездолета к командам марсианского астропорта, и звездолет потерпел аварию. Гаррисон передал свои математические знания Генриху, но передал в форме бредовых видений. И не исключено, что в те часы математические истины были ядом для больного мозга Генриха и что они должны были сыграть роль внутреннего пламени, сжигающего обессиленные мозговые клетки. Гаррисон погиб, его намерения остались невыясненными. Зато есть Андрей, руководитель Гаррисона, и несчастье с Андреем сомнения не вызывает, Андрей воспринял передачи далекой цивилизации в Кентавре-3, и мозг его получил удар, лишь немного уступающий тому, что сжег содержимое черепной коробки Спенсера. Можно ли отрицать влияние на Андрея совместной работы с Гаррисоном? Все, что связано с послами или разведчиками инозвездной цивилизации, таит в себе грозную опасность для людей!
— Не могу с вами согласиться, — сказал Боячек, когда Рой замолчал.
— Вы отрицаете несчастья, вызванные присутствием среди нас псевдолюдей? — спросил Рой.
Боячек отрицательно покачал головой. Невозможно отрицать уже совершившиеся беды. Но позволительно усомниться в том, что их кто-то, зачем-то сознательно вызывал. Друг Рой уклонился от философской концепции. Он, Боячек, собирается затронуть именно эту область, тот ее конкретный раздел, который трактует о взаимоотношении добра и могущества. Рой пожал плечами:
— Хороша конкретность! Есть ли понятие абстрактней?
— Есть, и много. А теперь не протестуйте, если мои соображения покажутся азбучно простыми.
Генрих не любил областей, где лишь общие понятия являлись единственной конкретностью. Брат тоже не жаловал отвлеченностей, он часто говорил об этом. Но у Роя протест против абстракций был не больше чем абстракцией — Рой охотно ввязывался в споры любой сложности. Генрих, хватая рассуждения Боячека с пятого на десятое, с любопытством разглядывал, кто как слушает и говорит. Араки суживал и без того узкие глаза, поджимал губы, он соглашался и возражал, он дополнял и уточнял, не произнося ни слова, — лицо его, отнюдь не такое выразительное, как у Роя или Армана, изображало речь без слов. Арман, обычно нетерпеливо выражающий себя жестами и гримасами, — временами казалось, что он вскочит, оборвет, начнет страстно опровергать, стремительно дополнять, — только слушал; различные выражения, торопливо сменяющие одно другое на его лице, были лишь признаком внимания — он старался постигнуть чужую мысль. А Рой отстранялся от чужой мысли, он стремился заранее ее опровергнуть, он опровергал ее всем в себе, не выговорив еще ни слова, — откинулся, полузакрыл глаза, полуулыбался, полуморщился, он, казалось, высокомерно-скучающе говорил: «Ладно, ладно, ну, что еще?» Генрих тихо рассмеялся. Он знал, что после такого молчаливого, почти обидного неприятия Рой, когда доходила очередь высказываться, часто вдруг менялся и спокойно объявлял: «Да, вы правы, у меня будут лишь незначительные замечания». «Ты слушаешь не уважительно, а провокационно, — говорил ему Генрих нередко, — ты заставляешь подыскивать всё новые и новые аргументы, а потом выясняется, что из пушек били по воробьям».
А Боячек говорил. И не говорил, а гудел. И хмурый бас, выносящийся из груди так легко, словно Боячеку и не нужно было набирать дыхание, настойчиво вторгался в сознание. Звучит музыкально убедительно, думал Генрих о голосе. Боячек заставлял слушать себя, мысль его давила, а не скользила, с ней соглашались, даже когда она вовсе не была бесспорной, а сейчас, определил Генрих, Боячек, как и предупреждал, высказывал истины почти тривиальные. Настоящее могущество, говорил он, не способно добру противоречить. Злотворение — черта несовершенства, оно может быть особенностью силы, но не могущества. Причиняют другому вред, когда нужно что-то для себя получить. Могущество предполагает изобилие благ и возможностей. Вспомните человеческую историю: сколько в ней было вражды, порожденной лишениями! По мере развития человечества совершенствовалась и мораль: еще в первобытной общине изжили индивидуальную войну, войну каждого против всех, затем стихали племенные, религиозные, национальные, расовые, государственные распри, пока в коммунизме не забыли и о самой стойкой борьбе — классовой, той, что возникает от стремления одних присвоить труд других.
