Ознакомительная версия.
Во взгляде альвийки что-то на миг дрогнуло, проглянуло что-то слабое, беззащитное – и тотчас исчезло, канув на дне серых глаз.
– Рандгрид, – она протянула валькирии руку, – тебе нет нужды злиться на меня. Я тебе не враг. Ты прожила куда больше моего, видела и пережила несравнимое с моим. Не хотела тебя задевать. Но, чтобы сработать клинок, достойный Разбивающей Щиты, я… должна знать, что ты – мой друг. Золотом меня не купишь, я ничего не делаю за деньги.
– Но без денег не достать множества магических ингредиентов, – встрял Старый Хрофт. – Не хочешь же ты сказать, что всё потребное тебе доставляют птахи небесные!
– Правители Альвланда часто обращаются ко мне с просьбами, – Оружейнице явно не хотелось отвечать, но деваться было некуда, а лгать самому О́дину, близкому другу Познавшего Тьму, она, похоже, не рискнула. – Я выполняю их, потому что они идут на благо моего народу и нашей Великой Работе. За свой труд я… получаю кое-что взамен.
– Решительно не понимаю, почему ты этого не то стыдишься, не то считаешь, что должно быть как-то по-иному, – пожал плечами Отец Дружин. – Я мог позволить себе подобное, будучи владыкой Асгарда. Потом, когда от него остался один пепел, я на многое взглянул по-иному. Но речь сейчас не о тебе и не обо мне. Я тоже готов… предложить тебе кое-что взамен, если ты выполнишь эту мою просьбу.
– Я выполню её. – Альвийка опустила голову, чёрная как ночь прядь вновь упала ей на лицо, и Райна сжала зубы – она не могла различить ни единого отдельного волоса; прядь казалась лоскутом сплошного мрака. – Что же до всех и всяческих «взамен»… я скажу тебе по секрету, что мне нужно, – когда закончу работу и ты, Отец Богов, сочтёшь её достойной.
– Да будет так, – оттенки древней торжественности не вымыли из речей былого Владыки Асгарда ни Боргильдова битва, ни долгие века полного, убийственного одиночества.
– А теперь скажи мне, великий О́дин, скажи мне что-то больше, чем просто слова о клинке, «достойном валькирии».
– Что же можно сказать также великой Оружейнице? – О́дин напоказ пожал плечами. – Я сумею выковать подкову или простой нож, но не более. Вглядись в неё, Айвли. Увидь магию, текущую сквозь Рандгрид, узри след прошедших столетий – и ты лучше меня скажешь, что нужно ей.
– Валькирия. – Оружейница шагнула к ней, взглянув прямо в глаза. В поднятой руке мягко светился фиолетовым всё тот же кристаллик. – Вспомни. Вспомни свои самые лучшие битвы, свои лучшие мгновения, когда ты была поистине счастлива. Не стесняйся – кроме меня, этого никто не увидит.
– Я не стесняюсь, многознающая Айвли. Я – Рандгрид, последняя из Тринадцать, как сказал мой отец. Вместе с сёстрами я носилась под грозовым небом, радуясь пляске молний и громовым раскатам, что разносились, когда в битву устремлялся рыжебородый Тор, мой единокровный брат. Я упивалась сражениями, я была счастлива моим искусством, я забывалась, когда моё копьё плясало, отражая выпады врага-ётуна. И да, самое жгучее, самое горячее, самое неистовое счастье я испытала, когда на Боргильдовом поле валькирии мчались в свою последнюю атаку. Впрочем, тогда мы ещё не знали, что она воистину последняя…
Оружейница мерно кивала, не отводя взгляда. Кристалл в её руке мерцал в такт словам воительницы.
– Говори, валькирия Рандгрид. Говори ещё.
– Я пережила Боргильдову битву. Я научилась жить одна, без отца и сестёр, без нашего долга и нашего дома. Я всё так же сражалась, за то, что сама почитала справедливым. В тех битвах было меньше упоения и больше заботы о тех, кто дрался со мной плечом к плечу. Но я всегда помнила, кто я такая, и что там, где бьётся валькирия Рандгрид, незримо бьются и все остальные асы.
– Красивые и гордые слова, и красота их не пустая… – прошептала Айвли, поднося близко к глазам фиолетовый кристалл и словно бы читая в его глубине одной ей понятные символы. – Расскажи ещё, валькирия. За что ты станешь сражаться теперь, когда ты нашла своего отца?
Дочь О́дина не колебалась ни мгновения. Оружейница должна видеть валькирию Рандгрид, никак не воительницу Райну.
– Я буду сражаться там, куда поведёт меня мой отец. Слишком долго мы, асы, оставались в неизвестности. Пришла пора нам обрести наш собственный дом, дом, достойный аса, а не лесного отшельника или странствующей наёмницы. Воля О́дина священна, и она укажет мне путь!
Старый Хрофт невозмутимо выслушал горячую тираду Райны, не моргнув глазом.
– Понимаю, – шепнула Айвли, несколько раз часто сморгнув. – Вы пришли из прошлого, пришли, чтобы потребовать по справедливости положенной вам доли…
– Мы не требуем никакой доли, – быстро сказал О́дин, выставляя ладони, словно купец, отпирающийся от невыгодной сделки. – Нет-нет, мы ничего не требуем. Моя дочь… выражается несколько цветисто, но ты должна извинить её, Оружейница, ибо так положено говорить истинной валькирии…
Райна только кивнула – с мрачной торжественностью.
– Валькирия без оружия – не валькирия. Сотни и тысячи клинков прошли через мои руки, иные из них – работы знаменитых гномьих мастеров; они были хороши – для наёмницы, не для валькирии. Но дни моего изгнания кончились. Великий О́дин вернулся, и пусть мир приготовится!
Улыбка Старого Хрофта, казалось, говорила «молодец, дочка!».
– Прости Рандгрид её понятную горячность, Оружейница.
– Хотела бы я иметь такую, – вдруг сказала альвийка, жемчужные зубы на миг прикусили нижнюю губу. – Хотела бы я иметь такую дочь… или сестру. Или мать.
– Жизнь – это искусство возможного, – Старый Хрофт философски пожал плечами. – Я привык думать о достижимом.
– Ты, бог? Кому открыты океаны великой силы, о какой я, хоть и наделённая долгим веком, но смертная, могу только мечтать? Зачем ты вообще пришёл ко мне, О́дин, разве тебе не по силам вдохнуть новую жизнь в это железо?!
Ледяная маска исчезла, серые глаза впились в изрезанное морщинами, полускрытое седой бородой и длинными усами лицо Старого Хрофта.
– Не по силам, Оружейница. – Отец Дружин покачал головой. – Не знаю, отчего ты мне не веришь. Ведь и копьё Гунгнир для меня сработали другие.
– Вот потому-то его и смогли сломать. – Альвийка пыталась справиться с собой, точно стыдясь недавней вспышки. – И вот потому-то я всё для себя делаю сама. Ты ошибаешься, великий О́дин, мало кто понял это – не подведёт лишь оружие, что ты выковал себе сам.
– Совершенно верно, – кивнул Отец Дружин, любезно улыбаясь Айвли. – Скажи мне только, Оружейница, а молот, к примеру, тоже я должен делать себе сам? Помню, было дело, в стародавние времена, начинал я с камня, привязанного к палке, пока не смастерил нечто получше.
Отец играет с ней, с изумлением подумала Райна. Каждое слово, каждая фраза – с двойным дном, а то и с тройным. Он словно не сомневается, что нас подслушивают, и ведёт свою роль не для меня и, уж конечно, не для альвийки, но для незримых наблюдателей, не отрывающих от него внимательных холодных глаз.
Как же это не походило на отца, прямого, словно меч, и редко скрывавшего свои мысли! Он мог молчать, мог быть резок или неразговорчив – по-разному; но слово О́дина было словом О́дина, ложь он не позволял себе, даже говоря с врагами.
Всё теперь по-иному? Меняются даже Древние Боги?
Альвийка меж тем хмыкнула, отвела взгляд, делая вид, будто ничего не случилось.
– Хорошо, – буркнула она. Чёрная прядь, словно язычок тёмного пламени, вновь упала поперёк её щеки. – Я слышала тебя, валькирия. Будет тебе меч, всем гномам на зависть. Память той силы, что осталась в железе… твоя собственная память… взятые вместе… интересно. Никогда ещё такое не попадало мне в работу. – Альвийка бесцеремонно взяла Райну за запястье, подняла ей руку, повернула, подёргала, словно ребёнок куклу. Валькирия ощутила, как тонкие, но очень сильные пальцы вдавливают в подкольчужную рубаху кольца доспеха, следуют вдоль вен и артерий, прощупывают мышцы и сухожилия. Было неприятно, но Райна терпела.
– Интересно… – выдохнула наконец Оружейница. – Интересно… сила вливается в тебя, входит свободно, так же, как воздух в грудь при дыхании. Да… я понимаю, почему ты бессмертна. Собственно, наши чародеи догадались уже давно, составили все нужные трактаты, вывели формулы… вот только применить их на деле не получалось.
– Боюсь, я не поспеваю за твоей мыслью, Айвли, тебе придётся извинить Старого Хрофта.
– Льстец… – чуть дрогнули уголки тонких губ. – Ведомо ли тебе, валькирия, почему время не властно над тобой?
– Потому что… я дочь истинного бога? Древнего бога, по праву властвовавшего в Митгарде и иных местах?
– Настоящая валькирия, – не слишком почтительно усмехнулась альвийка. – Нет, не потому. Всё сущее, всё Упорядоченное пронизывает великая сила, называемая иными «магия». Она даёт жизнь всем, кто дышит, от мельчайшей травинки до самых грозных драконов. Мы живы, пока способны… воспринимать её, пока наше тело вбирает её в себя. А когда мы становимся подобны камню посреди бурного потока, когда сила начинает обтекать нас, пениться и закручиваться, словно в водовороте, нам приходит черёд умирать, отдавая души… тем, кто успеет до них дотянуться. Ты же всегда открыта для великого потока, он всегда с тобой. Для тебя он не иссякнет никогда, лишь вместе с концом этого мира. Я должна учесть это, когда стану делать для тебя меч.
Ознакомительная версия.
