Его недоброжелательность была полностью взаимной. Власер в полной мере обладал комплексом начальника средней руки: глупцы раздражали его, а умные доводили до исступления. На тщедушное существо напротив он поглядывал с опаской, подозревая его в сговоре с могучими силами. Лишь присутствие барышни удержало его от плевка на пол: страшно подумать, что этот кролик в обличье человека мог обладать какой-то формой могущества. Освященное тысячелетней практикой право силы подразумевало физическую силу таких, как Власер, а все остальное было не по правилам.
— Некоторое время прошло, — сказала Агнес, сплетая перед собой на столе пальчики рук. — Я бы хотела знать, что вы думаете по поводу Марка.
Она устремила вопросительный взгляд на Власера. Тот завозился в смущении.
— А почему его самого тут нет? — спросил он невпопад.
— Я решила, что пока от его присутствия не будет проку, — спокойно ответила Агнес. — К тому же, согласитесь, куда удобнее обсуждать человека в его отсутствие.
Это ей, на самом деле, было бы невыносимо обсуждать особенности Марка под его выразительным взглядом. Сколько ни оправдывай себя, цели-де у тебя самые благие, все равно как-то это выглядит… по-бабски. Однако она невозмутимо смотрела на Власера, якобы это ему она сделала поблажку. Возможно, Локруст понял, его не следовало недооценивать, но в нем она была уверена.
— Начнем, — нетерпеливо сказала она. — Власер, вы живете практически бок о бок. Что вы думаете о Марке?
Тот пожал могучими плечами.
— По делу к нему придраться вроде бы и не к чему. В общем, я думаю, он бы против любого из моих выстоял, хотя на вид хлипкий. — Он неожиданно хмыкнул. — Вот это-то и чудно. Мальчишка берет копье, которое его самого толще, и мечет его дальше, чем самый дюжий ратник. Стрелы одна к одной кладет, как бы далеко ни отодвинули мишень. Рыцарскому бою явно обучен и из седла ни разу выбит не был. Но… душу он в наше ремесло не вложит. Куража нет. То-то и странно. На военном дворе держит себя так, чтобы у старшин к нему придирок не было, и только. Будто ему интересу нет себя показать. Хотел бы я знать, на что он в самом деле способен. Если ты так умеешь, то должен был это любить, когда учился. Нельзя в такой мере овладеть искусством убивать, коли не иметь к этому… ну, некоего зуда в крови, что ли.
— А что насчет стороны света? — робко спросила Агнес, ступая на почву, где ничего не смыслила. — Не прояснилось ли что-нибудь по особенностям его воинского искусства?
Власер продолжал смотреть на крышку стола перед собой.
— Ставил я против него разных ребятишек, — сказал он. — В том числе и довольно ушлых. Так вот, никто его в пыли не вывалял, хотя у каждого из них есть секретики. Поднимется парень, и к нему: как ты меня сделал, покажи. Покажет без слов, а сунься к нему самому с этим, срежет чем-нибудь другим, столь же мудреным, и дна в этой его копилке не видать.
Странный парень, — продолжил он после паузы, полной выжидательного молчания. — Ни с кем не сошелся, и все больше молчком. Ни разу ни с кем первый не заговорил. Чужой человек, не на своем месте, уж, барышня, не обессудьте, так ребята решили.
— Они об этом сказали?
— Тут говорить не надо. Так, пока он при мне, его не трогают, но… В общем, когда он входит, разговор сам собой замирает. То ли он лучше их, то ли хуже, но что неровня — точно. Я знаю, если люди вот так одного отгораживают, то ему с ними не служить. Какая в бою надежа на человека, если ты про него всей подноготной не знаешь?
Он ухмыльнулся.
— Случай был, — пояснил для Агнес. — Не знаю, правда, как для девичьих ушек. Винну знаете? Так вот как-то раз вечерком посреди двора прицепилась она к вашему Марку. Сам не видал, рассказали. Не знаю, какой бес в девку вселился, а только приспичило ей именно его залучить. Слыхал, без денег навязывалась. Ничего удивительного, правда, он парень красивый, меж бабьем-то наверняка тоже разговоры идут. Ну, поговорили они тихонько… У нее голосок нежный, как у голодной чайки, а уж если ей поперечить, то и вовсе в ушах неделю звенит, и такой грязи она на тебя выльет, что не отмоешься. Так вот, поговорили они, и пошел Марк, куда шел, а девица осталась его глазами провожать с таким дурацким видом, что поглядеть! И улыбка у нее на лице была вроде как у блаженной. Потом уже, когда отходить начала да снова постервенела, обмолвилась кому-то, что, мол, так и не поняла, честь ей оказали или посмеялись. Говорил он-де с ней, как с королевной. Ну, уж ребята, само собой, постарались ее убедить, будто поиздевался он над ней. Но с тех пор, как она его видит, так у нее глаза делаются круглые, ото всех отодвигается, в трепет ее, как целку, бросает, и уж на коленях у себя ее тогда не удержишь. Понятно, Винна все-таки у нас лучшая девушка, так что с этой стороны ребята тоже на него озлились.
— Маленький зверек, отчаянно нуждающийся в ласковом слове, — вполголоса предположил Локруст.
— Винна-то? Ну-ну! — хохотнул Власер.
Агнес поймала себя на том, что напряженно ждала окончания истории о непотребной девке. Разумеется, если Марк — мужчина, то он имеет все сопряженные с этим права.
— Локруст, — спросила она, — ты-то что скажешь?
Маленький чернокнижник беспокойно двинул тощей шеей. Он не любил, когда к нему привлекали внимание.
— Самое главное, — сказал он, — правильно определить методологию поиска. Если мы не можем сказать, в чем Марк похож на того или другого сына той или иной страны, мы должны досконально разобраться в том, что же в нем такого странного. И какая странность в нем первична, а какие есть только следствия.
— Молчаливость? — предположила Агнес. — Но бывают ведь молчаливые люди. И в том, что он сторонится людей, нет ничего особенного: в мире сплошь да рядом встречаются мизантропы. И не сказать, чтоб у него не было причины, ему от людей уже досталось.
— Лично мне, — задумчиво молвил Локруст, — самым странным кажется совсем другое, а именно то, что Марк — само совершенство. Так не бывает. По крайней мере среди людей.
— И это весьма раздражает, — вставил Власер.
Совершенство. Что ж. В глазах Агнес это утверждение выглядело весьма обоснованным. Тем временем Локруст продолжал:
— Я не стал бы настаивать на его немногословии, как на непременном пункте. Вспомните, его нашли на вересковой пустоши, виском на камне, без чувств, без памяти, без языка. Представьте, что вы учитесь языку, которого прежде не знали, у людей с весьма ограниченным словарным запасом, и имеете на это всего год. Если вы одарены способностью чувствовать тонко, а также получили соответствующее воспитание, у вас не могла не развиться потребность точно выражать свои мысли и чувства. Марк просто знает слишком мало слов. Исходя из этого, я бы принял как данность, что изучает он не свой прежний язык. Он феноменально быстро учится… и все равно я взялся бы утверждать, что его способности далеко выходят за пределы нашего языка. Выражаться предложенными средствами для него все равно что камни таскать.
— Аквитанец? — предположил Власер. — То-то он такой куртуазный. У них там плотность трубадуров на квадратный лье выше, чем во всей Европе, есть чему и у кого поучиться. Там, на этом перекрестке миров, всегда привечали иноземцев, может, и оружию там выучился. Сарацины по этой части много хитростей знают.
Когда речь зашла о «странностях» Марка, Агнес ощутила острую необходимость обсудить эту тему наедине с Локрустом. Не хватало еще привлечь к своему маленькому частному расследованию Святую Инквизицию. Она, разумеется, не могла знать совершенно точно, однако из ночных баек в девичьей спальне была наслышана о ее методах. Тем более если Марк и вправду аквитанец. С тех пор как в тех краях буйным цветом расцвела альбигойская ересь, Аквитания у папы на плохом счету. Там не слишком-то поверят в потерю памяти, считая лучшим лекарством от амнезии раскаленные щипцы. Вот славная манера платить долги! Не приведи Господь обмолвиться про того швопса. Не то чтобы она опасалась, что Власер начнет болтать, но ей не хотелось, чтобы напряженность меж ним и находившимся у него в подчинении Марком еще выросла.
— При всем моем благоговении перед солнечной Аквитанией, — едва улыбнулся Локруст, — подозреваю, что и в сем благодатном краю рыцари вырастают не слишком отличными от наших. По крайней мере — не настолько.
Он обменялся с Агнес взглядами, и та заподозрила, что он не меньше нее жаждет поговорить наедине. Торопливо она распрощалась с Власером, выразив ему напоследок надежду на его добросовестное участие в этом деле.
— Я хочу попросить вашего разрешения, мадемуазель, — сказал Локруст, глядя, как закрывается за ландскнехтом тяжелая дверь, — позволить мне подвергнуть Марка действию дурманов.
— Зачем? — подозрительно поинтересовалась она.
