Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

Волохин бросил орлиный взгляд на скульптуру и, важно отклонившись всем корпусом назад, с видом знатока смерил ее пропорции большим пальцем вытянутой руки.

— Например, что бы я мог сказать об этом субъекте, которого изобразил скульптор? Во-первых, что он жил в средние века, это как минимум, а может быть, даже и до нашей эры, на это указывает его костюм. Разнузданность черт говорит нам, что это либо крепостник, либо рабовладелец. Тебе ничего не напоминает эта рука, заткнутая за лацкан укороченной тоги, по моде тех времен? Ты помнишь картину Кукрыниксов в Третьяковской галерее, там Гитлер в бункере стоит почти в такой же позе?

Тут бывший участковый понял, что настал момент употребить самые интеллигентные слова и ввернул саркастически:

— Жаль, жаль, Иван Петрович, что эта скульптура вызывает у тебя так мало эмоций и реминисценций.

Ярных, у которого последние слова переполнили чашу терпения, поднял бунт, обиженно пробурчав:

— Не знаю, похож этот рабовладелец на Ваньку Каина или нет, я Ваньку Каина не видел, а по-моему, так эго вылитый Петьков.

Волохин несколько оторопело взглянул на статую, не веря своим глазам:

— Какой Петьков, как может быть Петьков изображен среди королей, здесь древнегреческие боги выставлены. Перегрелся ты на солнца Пойдем, я тебе Вакха покажу.

— Никуда я к Вакху не пойду, пока ты сам не убедишься, что этот Цезарь — вылитый наш Петьков. И ни в какой он не тоге, это его, Петькова пиджак. Ты говоришь, сандалии. Ладно про пиджак я спорить не буду, может, и до нашей эры такие пиджаки носили, а ботинки его я сам чистил и даже новые каблуки набивал, так это точно те самые ботинки, только из мрамора, и каблук тот же, мой каблук.

Волохин недоверчиво обошел статую справа и слева, бросил на своего ученика прожигающий взгляд и вдруг вместо того, чтобы испепелить бунтовщика, вытер сразу измокшую шею платком и покровительственно заметил:

— Теперь ты понял, как важно уметь составить словесный портрет? Вот мы и нашли Петькова. Это и есть профессионализм, Ярных. Всего три часа как мы на месте преступления, а уже обнаружили труп.

— Какой же это труп? — боязливо щурясь на солнце, ахнул Ваня Ярных. — Это же мраморный истукан.

— Сам ты мраморный истукан! — снова обрел в себе уверенность любимый ученик Маркелыча. — Убили Петькова, и, чтобы замести следы преступления, труп зацементировали, а чтобы окончательно сбить следствие с толку, посыпали мраморной крошкой и отполировали, получилась статуя, которую и водрузили здесь, где никому в голову не придет ее искать. Так-то, друг мой.

Ваня Ярных подошел к статуе поближе и, постучав по ней, спросил:

— Петьков, ты меня слышишь?

— Слышу, — глухо отозвался голос изнутри статуи, — тяжко мне, братцы, тяжко. Давит меня нелегкая, давит.

Волохин и Ярных приложили уши к статуе, но сколько ни кричали ей, больше ничего, кроме глухого рокота не доносилось до их слуха.

— Эй, граждане хорошие! — раздался визгливый окрик смотрительницы. — Я давно за вами наблюдаю. Нажрутся с утра пораньше, а потом виснут на статуях. Отойдите от экспоната, а то милицию позову. Милиция, милиция!

Старуха приложила свисток к губам, и громовцы должны были срочно покинуть Архангельское.

Как только капитан Агафонов с облегчением захлопнул за арестантом номер один железную дверь одиночной камеры, Недобежкин встретился глазами с женщиной, которая сидела в углу на его табурете. Он готов был поклясться, что когда переступал порог камеры, та была пуста, да и капитал Агафонов, первым вошедший в его тюремное обиталище, сразу бы заметил непрошеную гостью, но вспомнив слова Бисерова, что его ждет свидание с супругой, несколько успокоился. Однако сидевшая на табурете женщина была не Элеонора Завидчая.

Аркадий вдруг узнал ее соперницу по бальным танцам, вспомнил серебряные рога полумесяца в ее волосах, зеленые огненные глаза и отточенно-мягкие движения хищной женщины-пантеры.

— Альбина Молотилова! — вскрикнул арестант, вспомнив имя партнерши пары номер двадцать один из Томска. — Как вы здесь очутились? Это вас Агафонов привел?

— Тсс! — прижала палец к губам юная особа с кошачьими глазами. — Я не Альбина Молотилова, мое имя не имеет значения. И хоть мы хорошо знакомы, вы едва ли меня узнаете, зато я знаю о вас все. Я пришла, чтобы увести вас отсюда.

Незнакомка взяла Недобежкина за руку и повела к железной двери.

— Стоп, стоп, гражданочка! — остановил ее Недобежкин, но не вырвал руку. Что-то в глазах девушки действительно показалось очень знакомым.

— Я зарекся совершать необдуманные поступки! — воскликнул он. — Я и так, действуя по первому побуждению, оказался в тюрьме, если и дальше так пойдет, я окажусь…

— На свободе! — договорила незнакомка — Пойдемте!

— Нет, нет, минуточку! — сопротивлялся арестант. — Меня должны вызвать на свидание с Завидчей, и, кроме того, я дал слово участвовать в Олимпийских играх. Может быть, мне посчастливится стать олимпийским чемпионом по каратэ, я только что выиграл полуфинальную схватку.

— Аркадий, ну посмотри мне в глаза, — девушка перешла на «ты» и подставила ему свое лицо и широко раскрыла свои огромные изумрудные глазищи. — Как, по-твоему, желаю я тебе хоть капельку зла?

Аспирант и в самом деле с интересом заглянул ей в глаза, пытаясь прочесть в них тайну добра и зла но нашел только, что зрачки у девушки были не точками, а двумя вертикальными черточками, как у кошек. Особого добра в них не просматривалось, хотя глаза были очень приятными. Аспирант глядел в них довольно долго, пока девушка сама не встряхнула тяжелыми черными волосами. Недобежкин как бы очнулся от животного гипнотизма ее взгляда и ответил:

— Ни капельки зла вы мне не желаете, но из тюрьмы я все равно никуда не пойду. Мне здесь нравится, здесь, если ты в одиночной камере, ни о чем думать не надо.

— Аркадий, не глупите, — незнакомка говорила быстро и проникновенно. — Подумайте сами, убитого вами старика звали Ангий Елпидифорович, Завидчую зовут Элеонора Константиновна. Если она скрывает отчество, значит, она мошенница. Вы втрескались в нее по уши, она вас просто обворожила. Если вы не избавитесь от наваждения, погибнете. Сумочка Ангия Елпидифоровича у меня. Я знаю, где ваши драгоценности и как их вернуть вам, только пойдемте со мной. Я, честное слово, люблю вас, Аркадий, и мне от вас ничего не надо, кроме одного — чтобы вы были счастливы.

Девушка потянула его за руку.

— Да кто вы и откуда вы знаете про сумочку Ангия Елпидифоровича? — вскрикнул потрясенный Недобежкин. — Отвечайте!

— Не могу! — вдруг упрямо нахмурилась его похитительница.

— Тогда я с вами не пойду, вы тоже мошенница: взяли на бальных танцах чужое имя, подозреваю, что настоящую Альбину Молотилову и ее партнера замуровали в каком-нибудь подземелье, если не похуже. Соперничаете с Завидчей. Говорите, кто вы и откуда вы все про меня знаете?

— Аркадий, доверьтесь мне, иначе вы погибнете Зачем вы согласились участвовать в Олимпийских играх? Пойдемте! — девушка силой потянула его за собой, но тут железная дверь камеры, заскрежетав, начала открываться и незнакомка, мгновенно нахлобучив себе на голову бараний треух, исчезла то ли в отворившихся дверях, в которых скова появился капитан Агафонов, то ли рассосалась в воздухе — этого Недобежкин, обернувшийся на звук несмазанных петель и скрип засовов, не успел доподлинно отследить.

— Недобежкин, на свидание! — объявил Агафонов, находящийся под впечатлением поединка Аркадия с Линь Чунем и только что давший подписку о неразглашении тайны проведения Первых Всемирных тюремных Олимпийских игр. — Недобежкин, может быть, все-таки переоденетесь, я вам спец-комплектик самый новый принес, особый, для генеральско-цековского состава, в таком не то, что срок отбывать, на прием в посольство выйти не стыдно. Примерите, нет? Ну, как хотите. Я вам на табурете оставлю.

Если до победы над Линь Чунем Недобежкина сопровождали четыре автоматчика, то теперь их было восемь, в руках у одного из них, того, что держался поодаль, был небольшой голландский гранатомет с копьевидной миной, похожей на нарядное навершие новогодней елки. Капитан Агафонов встал по правую руку от арестанта номер один, и процессия двинулась в административный корпус. На этот раз на всем путч следования не попалось ни одного случайного арестанта и даже никого из охранников. Недобежкина привели в уютное помещение, где и потолки были выше и стены, хоть и выкрашенные вроде бы той же тюремной краской, но какого-то необыкновенно благородного оттенка Даже решетчатые и бронированные двери, которыми пересекалось это отделение тюрьмы, были изготовлены словно бы не на заводе металлоизделий, а в ювелирной мастерской.

— Правительственный специзолятор, для них! — шепнул Агафонов, показывая глазами в потолок. — Все как на даче американского президента Стены, стекла бронированные, все равно что броня правительственного ЗИЛа.